Женский день. Мария Метлицкая

умерла, – почти беззвучно ответила та.

      – Послушайте, – не выдержала Женя, – не кажется ли вам, что достаточно? Что надо остановиться?

      – Стоп! – резкий крик заставил присутствующих вздрогнуть.

      Тобольчина дернулась и посмотрела на Женю. Вдруг она обворожительно, как ни в чем не бывало, широко улыбнулась и сказала:

      – Евгения Владимировна! Что ж вы так? Близко к сердцу?

      – Травматично, – бросила Женя, – вам не кажется, что чересчур травматично? Зачем задавать ТАКИЕ вопросы? Или для вас это, простите, норма? К тому же праздничная программа! Не так ли? Вы обещали сплошной позитив!

      – Норма для нас – это правда! – жестко ответила Тобольчина и резко встала. – Все! Перекур. На полчаса. И – не меньше!

      И чеканным шагом вышла из студии.

      Женя встала и подошла к застывшей Стрекаловой.

      – Вероника, – сказала она и погладила ту по плечу, – ну, вы же знаете! Телевидение! Все они… без тормозов и морали. А мы с вами сами виноваты – нечего было подписываться! – она улыбнулась. – Или надо было смотаться тогда, перед этим… А не успели!

      Вероника кивнула, не поднимая глаз.

      – А пойдемте пить кофе? – предложила Женя, – в кафешке на первом этаже отличный капучино! И съедим что-нибудь. Калорийное и запретное. Какой-нибудь ужасный, жирный торт со сливками – как вариант? Прямые углеводы для восстановления сил!

      Вероника кивнула и медленно встала со стула.

      – А может быть, все же домой? Очень хочется отсюда удрать!

      – Домой, разумеется! После торта – сразу домой. Ну не возвращаться же нам в этот вертеп?

      Вероника кивнула, обрадовалась и даже слабо улыбнулась.

      Когда они выходили из студии, им вслед раздался визгливый, полный ужаса, крик:

      – Вы куда, героини?

      Кричала кудрявая.

      Женя обернулась и показала язык.

      Вероника покраснела и, словно школьница, прыснула.

      Они быстрым шагом спустились по лестнице и вошли в кафе. За столиком, развалясь, уже сидела Ольшанская, громко разговаривала по телефону, курила длинную сигарету и, увидев вошедших, приветливо помахала рукой, приглашая их к своему столику.

      За столиком напротив сидела Марина Тобольчина и внимательно отслеживала своих новых знакомых.

      – Какова гадина? – громко, чтобы та слышала, спросила Ольшанская и кивнула на Тобольчину. – А? Какова? Знала же я, что она сука. Но ведь напела! Напела, гадина! Что праздник, что «все будет светло и нежно»! Ну, не стервоза? – продолжала кипеть актриса. – Нет, я этого так не оставлю. И что повелась, старая дура?

      Стрекалова тяжело вздохнула и осторожно, боясь обжечься, совсем по-детски отпила кофе.

      – Стерва, конечно, – кивнула Женя, – и, вообще… Все их вранье, подставы. Рейтинг дороже людей. Но виноваты мы сами. Умные, опытные – и повелись. Славы захотели! Мало у нас этой славы… ну, и черт с ней. Лично мы – уходим.

      – Сбегаете? –