Женский день. Мария Метлицкая

га, счаз!»

      Гримерша была немолода, видимо, опытна в делах сердечных и явно приучена к задушевным беседам.

      – Глазки? – полушепотом, интимно спросила она. – Глазки будем УКРУПНЯТЬ?

      Жене стало смешно – укрупнять глазки! Незаметно вздохнула – раньше ничего укрупнять было не нужно. Глазки были ничего себе. Губки тоже вполне, вполне. Носик тоже не подводил. Волосики средние, но не из последних… да. А ведь права настырная – глазки теперь в укрупнении явно нуждались. И ротик можно было бы освежить. Да и все остальное… освежить, оттюнинговать, укрупнить. Все, кроме задницы и некоторых частей спины.

      Гримерша старалась – высунув кончик языка, припудривала, подрисовывала, уменьшала и укрупняла.

      Наконец она выпрямила спину, отступила на полшага назад, посмотрела на Женю и сказала:

      – Ну, вот. И слава богу! Свежа, молода, хороша. Короче, к эфиру готова. Ну, а в перерывах поправим, промокнем и подсушим – ну, все как обычно!

      Женя встала из гримерного кресла, улыбнулась, довольная результатом.

      – Спасибо! Спасибо огромное. Вы и вправду большой профи.

      Гримерша махнула рукой.

      – Столько лет, о чем вы! Десять лет в Малом, семь в Таганке. И здесь уже, – она задумалась, вспоминая, – да, здесь уже скоро двенадцать. Мартышка бы научилась.

      В дверь заглянула молодая кудрявая девица.

      – Тамар Иванн! Ольшанская прибыла.

      Тамара Ивановна всплеснула руками.

      – Хосподи! Ну, счас начнется!

      Женя присела на двухместный диванчик и взяла в руки старый и потрепанный журнал, предназначенный, видимо, для развлечения ожидающих гостей.

      Гримерша начала – излишне поспешно – прибираться на гримерном столике.

      Дверь распахнулась, и ворвался вихрь. Вихрь, сметающий все на своем пути. Позади Вихря бежали две девицы, одна из которых была та, кудрявая. Они что-то бессвязно лепетали и были очень взволнованны.

      Вихрь скинул с себя ярко-красный кожаный плащ и тяжело плюхнулся в кресло.

      Ольшанская была хороша. Женя видела ее только по телевизору и сейчас, позабыв о приличиях, жадно разглядывала ее.

      Рыжие, коротко остриженные, под мальчика, волосы. Очень белая кожа, свойственная только рыжим людям, светлые конопушки на прелестном, красиво вздернутом носике. Очень крупный и очень яркий, совсем без помады, живой и подвижный рот. И глаза – огромные, темно-синие, такого редкого цвета, который почти не встречается в усталой природе.

      «Классная!» – с восторгом подумала Женя, всегда с удовольствием подмечающая женскую красоту.

      Ольшанская обвела взглядом гримерку и уставилась на пожилую гримершу.

      – Ну, слава богу, ты, Том! – с облегчением выдохнула она. – Теперь я спокойна. А то… Эти, – она скривила рот и кивнула головой на девчонок, жавшихся у стены, – эти! Эти, блин, напортачат.

      Девицы вздрогнули и еще глубже впечатались в стену.

      Гримерша Тамара Ивановна раздвинула губы в сладчайшую улыбку, развела для объятий руки и пошла на Ольшанскую.

      Но подошла к креслу и застыла – Ольшанская кидаться в объятия не собиралась.

      – Может, кофе? – просипела кудрявая.

      – Ага, как же! – скривилась Ольшанская. – Нальешь мне сейчас вонючей растворимой бурды из кулера и назовешь это кофе!

      – Я сварю! – всполошилась Тамара Ивановна. – Сварю в турочке, с утра смолотый! С пенкой и с солью, да, Алечка?

      Ольшанская с минуту, словно раздумывая, смотрела на гримершу, а потом вяло кивнула.

      – А, валяй! – разрешила она. И жалобно добавила: – Башка с утра рвется. Прямо сил никаких!

      Женя снова уткнулась в журнал – разглядывать звезду ей совсем расхотелось.

      «Вот так, – подумала она, – звезда, красавица, успешнее некуда. И такая… Хотя какая? Ну, повыпендривалась малость, с кем не бывает! Звезда ведь, не фунт изюма». Но все равно. Стало как-то неуютно что ли… Не то чтобы она этой Ольшанской испугалась – да нет, глупости, конечно. Просто подумала: всех «забьет» эта цаца. Будет «звездить» и упиваться – собой, любимой. А мы… Мы останемся на задворках, понятно. Под лавкой. Актриса – всех переиграет, ясное дело.

      Ну и ладно. Подумаешь!

      Но тут же слегка пожалела… Что подписалась на все ЭТО. Зря. Не надо было.

      Как чувствовала – не надо.

      Она незаметно вышла за дверь – наблюдать за капризной звездой удовольствия мало.

      Стала прохаживаться по коридору. В Останкино она бывала и раньше – на записях ток-шоу. Приглашали ее часто, а вот соглашалась она крайне редко. Жалко было и времени, и сил. Да и интереса особого не было – если только в самом начале.

      По коридору навстречу ей стремительно, мелкими шагами шла невысокая и очень ладненькая женщина. Она разглядывала указатели на дверях – чуть близоруко прищурившись. За ней бежал