Два писателя, или Ключи от чердака. Марина Голубицкая

против. А вы здесь, в самом центре, живете, да? Вам счастливо, мы на площадь к мэрии поедем.

      Дома я долго отмываюсь, грею ноги в горчице, залезаю в носки. Собираюсь вздремнуть перед тем, как пойти за Лёлей в садик, но звонит Лёня:

      – Здесь сейчас полный кошмар. Ты бы видела, что вытворяют твои студенты.

      – Это не мои, мои пошли на площадь к мэрии.

      – Да все уже здесь, у Облдумы! Швыряют лед и банки из-под пива.

      Тепло и сон куда-то вмиг улетают. Жду недоброго. За ужином Зоя включает телевизор. Я поворачиваюсь и обмираю: на экране милиция разгоняет студентов. Звоню Майорову.

      – Андрей, ты видел? Что они сделали со студентами, видел?

      – Все правильно с ними сделали, еще мало им дали!

      – Андрей…

      – Только один мент дубинку поднял, его и показывают все время.

      – Как ты можешь?!

      – Ирина, это нормальная защита властей! Нельзя митинговать, где захочется, ни в одной нормальной стране нельзя! Им разрешили только на площадь! Ты видела, как болельщиков разгоняют в Англии? Дубинкой по мышцам, газом в лицо, носом в асфальт, в наручники и по машинам.

      – Я не могу этого видеть, Андрей.

      – Их оттеснили, и все. К ним выходили, просили, они ж не слушали ничего!

      С трудом дожидаюсь Лёню, мне жаль студентов, мне стыдно за власть, Лёня в бюджетном комитете, а все-таки…

      – Что теперь будет?

      – Ну, что будет, что будет… Войцеховский уйдет в отставку.

      – Почему Войцеховский?

      – Он курирует вузы. Интеллигент во власти. Очень жалко.

      Войцеховский – профессор и галантный мужчина. Доктор философии. Мне тоже жалко.

      – Он что, имеет к этому отношение?

      – Нет, конечно. Проспали с выборами, а кое-кто сообразил.

      Смотрю новости – на разных каналах разные сведения: нет пострадавших, есть пострадавшие, трое, двое, одна девушка со сломанным ребром, один юноша с вывихнутым предплечьем, милиционеры с разбитыми лицами. Наши новости идут первым номером во всех российских выпусках. Этой же ночью мой позвоночник перекосило, утром я отправляюсь к врачу.

      – Ты, Ирин, изогнулась – ну прям как басовый ключ! – сочувствует Толик.

      – Скорее как скрипичный, – выгнув шею и прижав голову, я втягиваю ногу в машину. – Вчера промокла и на нервной почве. Так стыдно, что разогнали студентов.

      – Мне стыдно, что я им в лоб не дал самолично! Монтировкой. Ирин, у меня сейчас голова как угол Бебеля и бани. Ты была там, нет?! Не говори так, Ирина, лучше не говори! Не то я сматерюсь сейчас со страшной силой. Ты видела, что они творили? Ну просто караул. Додики дискотечные! Я, б…ь, за машину боялся!

      – Толик!

      – А у меня, может, тоже нервы. Я так и вижу, как будут крутить эти кадры, на всех выборах будут крутить, я бы так им сейчас…

      – Толик!

      – Да я еще не сказал ничего, а вы, девушка, уж больно интеллигентно воспитаны. Вылезайте-вылезайте, приехали.

      Вдруг понимаю, что Толик прав, прокручиваю последние события. Это объявление на белом листочке, на