Пятое время года. Ксения Михайловна Велембовская

Такого не бывало никогда прежде. – Когда Валька с детьми от немца бежали, на пароме надо было переправляться через этот… как его, черт? Через Буг! В общем, Валька детей на паром посадила, а сама за вещами кинулась. Тут немец и шарахнул по тому парому. Столб воды – и одни щепки плавают! А ты про какие-то поганые люстры талдычишь, сервизы! Про барахло всякое! – Побагровевший Леня с такой злостью пнул ногой по ящику, что внутри зазвенело. – Не бойся, муж у тебя не вор! Купил я это. Для тебя купил, поняла? Ну тебя к черту!

      Только-только помирились, и вот опять поссорились! Леня в ярости умчался, а она, глупая, присела на узкую кроватку и заплакала еще горше, чем прежде. Потому что на этот раз виновата была сама. Как она могла заподозрить Ленечку в грабеже? Зачем спросила об Иващенко? Но откуда же было знать о трагедии этой несчастной семьи?

      Однако и Леня был неправ. Что бы ни случилось, грабить нельзя! Если все люди начнут оправдывать свои пороки несчастьем, что же тогда будет? Мир перевернется! Ведь сейчас трагедии – кругом. За примерами далеко ходить не нужно. Когда-то в этом прекрасном доме жила маленькая счастливая девочка, вместе с мамой и папой, играла в куклы, а теперь здесь хозяйничают чужие люди. Натащили страшных ящиков, чемоданов, сервизов. Переселили пожилую, ни в чем не повинную женщину в подвал. Тем не менее фрау Анна не озлобилась. Напротив, ласково улыбается. Леня сказал «барахло». Для него, конечно, так и есть, но для тех голодных и обездоленных немцев, у которых он купил эти прекрасные старинные вещи, они отнюдь не барахло. Для них эти вещи бесценны. Потому что прожили вместе с ними долгие-долгие годы и хранят память о тех, кого уже нет…

      На кукольной шляпке – грустная пыль, а если наклонить красавицу куклу, синие глазки закрываются. У одной маленькой девочки тоже была когда-то необыкновенная кукла – Мари. С фарфоровым личиком. Старинная, в коричневом платье с кружевным воротником. Дедушка привез ее бабушке из Парижа. Куклу строго-настрого велено было беречь, поэтому соседским девочкам, приходившим в гости, разрешалось взглянуть на недотрогу Мари лишь издалека. Где теперь Мари?

      Что там Мари! Оставшись с мамой вдвоем, совсем без денег, они точно так же, как эти голодные немцы, продавали все, что у них было. Картины, безусловно, не полотна великих мастеров, но хорошие картины, подлинники, в красивых рамах, подаренные бабушке на свадьбу ее родителями, Теодором Францевичем и Варварой Михайловной, еще в прошлом веке. Корниловский и любимый бабушкин майсеновский фарфор. Папины книги с золотым обрезом, в кожаных, с тиснением переплетах и прекрасную коллекцию марок, которую он собирал с детства. Почерневшее и порядочно потертое в гостеприимном московском доме столовое серебро от «Сазикова». Приходили чужие, равнодушные люди, все рассматривали, выбирали, приценивались. Мама не умела торговаться и после ухода покупателей часто плакала и называла их грабителями. Встречались и порядочные люди, но почему-то непорядочных было больше.

      А как-то зимой, еще до войны, мама послала ее к своей давней знакомой на Арбат, в Староконюшенный переулок. Был страшный