Пятое время года. Ксения Михайловна Велембовская

кусочек черного неба над безмолвными руинами, знобило от предрассветного ветра и подступивших к горлу слез: Лева и молоденький солдатик-шофер никак не могли затолкать пьяного полковника Орлова на заднее сиденье его «опеля». Леня упирался мощными руками, раскачивал автомобиль, и его безобразные крики разносились далеко по ночному Берлину:

      – Мать вашу, уберите руки, я сказал! Где Иван Саввич? Где Ванька, я вас спрашиваю? Да отцепитесь вы… вашу мать!

      – Леня, успокойся, умоляю тебя, садись, поедем!

      – Алексей Иванович, поехали домой. Иван Саввич спит давным-давно.

      – Спит? Брешешь ты все, Левка! Не может Ванька дрыхнуть! Мы с ним еще на посошок не выпили! Пусти, говорю! Прочь руки! – Свирепо оттолкнув терпеливого Леву, Леня все-таки влез в автомобиль и, кажется, только тут заметил сгорающую от стыда жену. – Надо же! Ниночка моя! Это ты, моя ненагляд..? – громко икнул, повалился на плечо и захрапел.

      4

      От окна, распахнутого в радостный весенний сад, до плотно закрытой двери было десять шагов, и она прошагала их раз по десять туда и обратно, про себя повторяя слова, накопившиеся в душе, которые следовало высказать Лене, как только он проснется. После бессонной ночи, проведенной на диване в гостиной, мысли все время путались.

      Леня открыл глаза, обезоруживающе улыбнулся, и все приготовленные гневные фразы вылетели из головы.

      – Доброе утро, Ленечка. Уже почти одиннадцать часов.

      – И ладно! Поди-ка давай ко мне.

      Запах перегара вновь вызвал впервые испытанное сегодня ночью пугающее чувство брезгливости. С трудом вырвавшись из горячих рук, она отбежала подальше и на всякий случай, чтобы хозяйка не услышала ссорящихся голосов, захлопнула окно.

      – Я очень обижена на тебя, Леня! Вчера ты вел себя безобразно. Мне было очень стыдно. Если водка тебе дороже меня, тогда отправь меня, пожалуйста, обратно в Москву!

      Надежды на то, что Леня сразу же попросит прощения, не оправдались: он, напротив, набычился:

      – Ты чего говоришь-то? Чего такого страшного я совершил? Ну, выпил лишнего. Ты ж видела, какой я был уставший. Голодный. А там закуска какая-то поганая была. Хватит тебе, Нин, поди давай ко мне!

      Обычно, когда Леня начинал сердиться, она терялась, но сейчас, ни капельки не сомневаясь в своей правоте, не собиралась сдаваться.

      – Не пойду! Ты не только напился, ты некрасиво вел себя по отношению ко мне! Не подошел ни разу, слова не сказал, весь вечер танцевал с Валентиной Егоровной.

      Быть может, не стоило так жестко говорить с ним? Строптивость всегда покладистой, нежной жены раздражила возлежащего на подушках, как барин, Леню только еще больше:

      – А ты чего хотела, чтоб я весь вечер за твою юбку держался? Я не из тех мужиков, которые со своими женами на людях милуются. Не люблю я этого, поняла?

      – Поняла. Ты предпочитаешь миловаться с чужими женами! – Кажется, опять получилось излишне резко, однако на этот раз Леня громоподобно расхохотался:

      – Да будет тебе, Нин, ерунду-то