Летаргия 2. Уснувший мир. Павел Владимирович Волчик

рыбака видит издалека. Между жизнью пилота и жизнью монаха была ещё одна жизнь, которую я плохо помню. В ней было маловато смысла, но кое-что полезное я вынес: научился отличать людей, зависимых от дозы, от всех остальных. Под дозой я разумею и такие наркотики, как власть и сила.

      – Значит, по-вашему, они всё-таки люди?

      – Больные люди, жестоко страдающие от своей зависимости.

      Проходя через стойки паспортного контроля, их группа разделилась, затем поспешно собралась воедино.

      – Здесь я не соглашусь с нашим великим молитвенником, – объявил Логарифм, косясь на отца Ануфрия. – Наши нетопыри вполне разумны, они осознанно причиняют вред другим, но остановиться, увы, не могут. Слишком велик соблазн.

      – Это и есть зависимость, – пожал плечами монах.

      – К какому терминалу пойдём? – перебил их Вешников.

      – Без разницы.

      – Хорошо бы посмотреть в окно и выбрать подходящий самолётик…

      Коридор резко повернул. Сомнолог запнулся.

      Кира вскрикнула и зажала ладонью рот.

      Посреди прохода, прислонившись спиной к колонне, сидела стюардесса. Её голова лежала на груди, пилотка едва держалась на макушке, ноги в остроносых красных туфельках разъехались.

      – Она мёртвая или спит? – выдавил из себя Вешников.

      Никто ему не ответил. Потому что вопрос относился к риторическим. В воздухе уже чувствовался сладковатый запах перегнивших листьев и железа. Ладони несчастной скрутила посмертная судорога. Окоченевшие пальцы сложились в чаши, словно умирающая в последние минуты жизни просила милостыню сразу двумя руками.

      Вид неподвижного женского тела в униформе заставил всех надолго замолчать, жёстко оборвал поток рассуждений и заумных гипотез. Вид смерти ураганом ворвался в неторопливый ритм жизни, в котором вся компания существовала последнюю неделю.

      В новом мире, где для горстки выживших всегда полно пищи и тёплой одежды, всегда есть где лечь спать и чем себя развлечь, труп молодой стюардессы казался чужим, лишним. Особенно здесь, в аэропорту, вдали от города-фантома, который на расстоянии воспринимался как нечто фантастическое – гигантское чистилище, усыпальница для жителей, застрявших между жизнью и смертью.

      Тым подошёл к покойнице, под ногами захрустели осколки стёкол, сел на корточки, изучил цепкими глазками сведённые руки, заглянул в опущенное лицо.

      – Много-много боролась. Не хотела умирать.

      Кира почувствовала, как сжимается желудок. Перед глазами запестрили мошки.

      – Она умерла во сне?

      Тымнэвакат пожал плечами:

      – Этого тело не говорит. Тело говорит, что из него забирали силу. Оно сопротивлялось, не хотело сдаваться. Видишь, кожа как у мумия? На холоде так не умирают, даже на таком слабом, как здесь.

      Кира бросила короткий взгляд на стюардессу. Кожа на запястьях и ладонях обтянула бугры на костях, словно высохла под солнцем. Белая перчатка была только на одной руке.

      – Эта не похожа на других мёртвых, – продолжил Тым, хмурясь. –