Судьбы суровый матерьял…. Виктор Брюховецкий

Ты приходи, малец, когда еще темно,

      И черный не бери. – И кокс мне показал.

      И указал тупик с вагонами в снегу,

      И показал вагон, горбатый от угля…

      Я приходил к нему завернутый в пургу

      В тот час, когда в зарю вот-вот влетит земля.

      В морозном январе тот маленький мешок

      Нам поставлял тепла на три-четыре дня.

      Хороший человек придумал этот кокс,

      Придумал и не знал – как выручил меня!

      И вижу как сейчас: плита раскалена,

      И я учу букварь в уютной тишине,

      И мысль моя чиста, и жизнь моя ясна,

      И Главный Прокурор не знает обо мне.

      Фотография

      Мы идем на базар – Колька, Юрка и я…

      Нам на долгую жизнь от базара осталась,

      Словно высшая милость, великая малость —

      Фотоснимок. Эпоха! Кусок бытия.

      …Мы стоим на подмостках средь белых холстов,

      Три осколка войны, три песчинки России.

      И фотограф прикрыл наши ноги босые

      Самодельным венком из бумажных цветов.

      А за стенами солнце и крики детей,

      И тяжелая ругань, и воздух сопревший,

      И пустые штанины – теперь их всё меньше —

      И тележные скрипы, и дух лошадей.

      Здесь, на этом базаре, сапожник-карел,

      Наш сосед, посылая проклятия Богу,

      Продал три сапога. Все на правую ногу.

      Он в то лето под осень от водки сгорел…

      Мы бродили меж тощей и сытой возни,

      Мы смотрели, как пьют, как воруют цыганки.

      Вся огромная жизнь! И с лица, и с изнанки…

      Кто там думал о нас в те нелегкие дни?

      Да никто! Но остался кусок бытия,

      И остался фотограф, дарующий милость,

      И стена из холстов, за которой дымилась,

      Как на сцене огромной, планета моя.

      И случится – когда подступает покой,

      Я беру это фото, как пропуск в те годы,

      Где на шумных базарах сходились народы,

      И холсты, словно полог, срывая рукой,

      Я вхожу на базар. Я иду и смотрю…

      Солнце

1.

      Оно – по стеклам, по крылечку,

      По старым слегам на шесток

      Перетекло,

      Потом овечку,

      Потом коня точеный бок

      Позолотило, развернуло

      К себе подсолнух, а потом

      Как будто жаром потянуло

      И тополь шевельнул листом;

      Стекла роса на кончик стали

      Косы, почуявшей светло,

      И согреваться руки стали,

      И сделалось ногам тепло.

      И очарованный соседством

      С огнем, пробившим облака,

      Я и не знал, что это действо

      Мне детство дарит на века.

2.

      В небе коршун высокий, скирда на подворье,

      На заборе качается хмель во хмелю,

      Крепко меченный оспой корявой и корью,

      Я картошку печеную крупно солю.

      Солнце вязнет в кустах. Переполнены кадки.

      Стриж застыл на лету и повис в проводах

      Нотным черным крючком. Наш сосед на трехрядке,

      Не спеша, подбирает лады на ладах.

      Что за новая песня, о чем и откуда?

      Как он звуки стыкует и вяжет слова?

      Всё яснее мотив, всё доступнее чудо,

      Всё светлей и печальней моя голова.

      Я не знаю еще, что запомню всё это

      На всю жизнь, навсегда, до известной реки…

      Дышит медом высокое жаркое лето,

      О прошедшей войне говорят мужики.

      Кони, звякая сталью, идут с водопоя,

      Золотою свечою стоит благодать,

      И любая мечта, и желанье любое —

      Всё исполнится, только успей загадать.

      Родник

      Звезд вечерние тени

      На вечернем лугу.

      Упаду на колени —

      Припаду к роднику.

      Я над ним, как над бездной,

      Наклонюсь на руках,

      Отраженье вселенной

      Изломаю в губах.

      А вода, словно воздух,

      Так и светится вся,

      На корнях да на звездах

      Настоявшаяся!

      Я