Пышечка. Джули Мёрфи

нелепая мысль. Я вообще не могу представить, как на людях держусь с кем-нибудь за руку.

      Дело не в том, что я ощущаю себя недостойной. Нет, я заслуживаю своего хеппи-энда, но что, если для меня Бо – настоящий идеал, а я для него – лишь недоразумение?

      Мне нужна Люси.

      По экрану бегут титры, и Эл смахивает со щеки пару слезинок.

      – О боже, – говорит она. – Боже. Это было так печально. Они так любят друг друга и ничего не могут с этим поделать. Общество никогда их не примет.

      – У тебя ПМС, что ли?

      – Знаешь, ты иногда такая стерва! – Она встает с Джейком на руках. – Пойду отнесу его. Пообедаем вместе?

      Я улыбаюсь.

      – Лучше поеду домой. Хочу разобраться с вещами Люси до маминого прихода. Она несколько недель назад начала расчищать ее комнату.

      Я следую за Эл в ее комнату, и она опускает Джейка в террариум. Он уютно устраивается под нагревательной лампой. Свет согревает его чешуйки, и он млеет в тепле.

      Несколько минут спустя Эл произносит:

      – Уилл?

      – Да?

      – Когда мы были детьми, Люси носила такую пчелиную брошку, помнишь? Она прикалывала ее к зимнему пальто, в котором приходила забирать нас из школы.

      У меня во рту вдруг пересыхает. Я киваю. Она носила ее на вороте. Тогда Люси была еще не такая крупная, но уже очень большая. Ее черно-серое пальто не было нарядным – очевидно, она купила его исключительно из прагматических соображений. На такие жертвы приходится идти, когда у тебя большой размер. Но ее брошка – она сияла, словно солнышко, проглядывающее из-за темных туч. Люси называла нас пчелками-с-челками и поила горячим шоколадом в кафе каждый понедельник – мол, уж больно много внимания достается пятницам.

      Смешно. Я всегда считала себя именно понедельником, а Эллен себя – пятницей. Но понедельник и пятница – всего лишь отрезки времени длиной в двадцать четыре часа, которым люди дали разные названия.

      – Если найдешь эту брошку – и, само собой, если не захочешь оставить ее себе, – отложишь для меня? Она, конечно же, не моя, и у меня нет на нее никаких прав, но она мне всегда так нравилась…

      – Конечно. Непременно поищу.

      Со дня смерти Люси мне казалось, что я одна стою на страже памяти о ней, и если я не справлюсь, то подведу ее. И теперь осознание того, что воспоминания о ней принадлежат не мне одной, приносит болезненное облегчение.

      Одиннадцать

      Я не буду целовать Бо Ларсона.

      Я не буду думать о Бо Ларсоне.

      Я не буду целовать Бо Ларсона.

      Я не буду думать о Бо Ларсоне.

      Я снова и снова прокручиваю эту мантру в своей голове, а когда оказываюсь одна, даже проговариваю ее вслух.

      Сейчас полдень понедельника, и до работы у меня еще несколько часов. Мама просит купить ей лекарство по рецепту: боится, что, когда она освободится, аптека уже закроется.

      Я еду в город, в аптеку «Лютер и сыновья» и, поскольку парковка забита, нахожу местечко перед ювелирным «Все, что блестит». Этот