Место встречи изменить нельзя. Гонки по вертикали. Георгий Вайнер

в окна, махнул нам рукой. Жеглов постучал в дверь резко и громко, никто не откликался, потом шелестящий женский голос спросил:

      – Это ты, Коля?

      – Да, отворяй, – невнятно буркнул Жеглов, и долго еще за дверью раздавался шум разбираемых запоров. Потом дверь распахнулась, и женщина, придерживая в ковшике ладони коптилку, испуганно сказала:

      – Ой, кто это?

      – Милиция. Мы из МУРа. Вот ордер на обыск…

      Мы вошли в дом и словно окунулись в бадью стоялого жаркого воздуха – пахло кислой капустой, жаренными на комбижире картофельными оладьями, старым рассохшимся деревом, прогорелым керосином и мышами. Я заглянул за ситцевую занавеску, там спали в одной кровати два мальчика лет пяти-семи, повернулся к оперативникам, шумно двигавшим по комнате стулья, сказал вполголоса:

      – Не галдите, ребята спят…

      Жеглов усмехнулся, кивнул мне, усаживаясь плотно за стол:

      – Давай, командир, распоряжайся!

      Я взял лежащий на буфетике паспорт, раскрыл его, прочитал, взглянул в лицо хозяйке:

      – Моторина Вера Степановна?

      – Я самая… – От волнения она комкала и расправляла фартук, терла его в руках, и от беспорядочности этих движений казалось, будто она непрерывно стирает его в невидимом корыте.

      – У вас будет произведен обыск, – сказал я ей нетвердым голосом и добавил: – Деньги, ценности, оружие предлагаю выдать добровольно…

      – Какое же мое оружие? – спросила Моторина. – Все ценности мои на лежанке вон сопят. А кроме этого, нет ничего у меня. Карточки продуктовые да денег сорок рублей.

      – Тогда сейчас пригласят понятых, и мы приступим к обыску, – предупредил я.

      – Ищите! – развела она руками. – Чего найдете – ваше.

      – А вы не удивляетесь, что обыск у вас делают, гражданочка дорогая? – спросил Жеглов, облокотившись на стол и положив голову на сжатые кулаки.

      – Чего ж удивляться? Не от себя небось среди ночи в мою хибару поехали. Раз ищете, значит вам надо…

      – А с чего вы живете? С каких средств, спрашиваю, существуете? – Жеглов, прищурясь, смотрел на нее в упор.

      – Портниха я, дают мне перешивать вещички, – вздохнула она глубоко. – Там перехвачу, сям перезайму – так и перебиваемся…

      – Кто дает перешивать? Соседи? Знакомые? Имена сообщить можешь?

      – Разные люди, – замялась Моторина. – Всех разве упомнишь…

      – А-а-а! – протянул Жеглов. – Не упомнишь! Тогда я напомню, коли память у тебя ослабла: у воров ты берешь вещички, перешиваешь, а барыги-марвихеры их забирают и, пользуясь нуждой всеобщей, продают на рынках да в скупках. Так вот вы все и живете на людской беде и нужде…

      – Ну да, – кивнула согласно Моторина. – Вон я как на чужой беде забогатела, мне самой много – хочешь, с тобой поделюсь…

      – А ты меня не жалоби, – мотнул головой Жеглов. – Ишь, устроила – клуб для воровских игр и развлечений…

      Он широко взмахнул рукой, как бы приглашая всех полюбоваться на патефон с набором пластинок и гитару с пышным бантом на стене.

      – Тебя,