Место встречи изменить нельзя. Гонки по вертикали. Георгий Вайнер

по части браслета Груздевой…

      Жеглов задумчиво смотрел на меня, лицо его было спокойно и строго, и ничего я не мог по нему определить: нравится ли ему мой план, или считает он его полнейшей ерундой и глупистикой, или, может быть, планчик ничего, его надо только додумать до конца? Ничего нельзя было прочитать на лице Жеглова во время бесконечной паузы, к концу которой я уже начал ерзать на стуле, пока вдруг не перехватил взгляд подмигивающего мне одобрительно Пасюка, и понял я этот взгляд так, что надо сильнее напирать на Жеглова. Но Жеглов сам разверз уста и сказал коротко, негромко, четко:

      – Молодец, догадался…

      И не больно уж какая великая была эта догадка, не решала она никаких серьезных проблем, да и неизвестно, как еще удастся ее реализовать, но я вдруг испытал чувство большой победы, ощущение своей нужности в этом сложном деле и полезности в свершении громадной церемонии правосудия – и это чувство затопило меня полностью.

      Жеглов, будто угадав, о чем я думаю, сказал:

      – Завтрашний день я выделю тебе – покатаемся на гортранспорте вместе. Глядишь, чем-нибудь смогу и пригодиться…

      И я совершенно искренне, от всей души, ответил:

      – Спасибо тебе, Глеб. Я просто уверен, что с тобой мы его поймаем!

      Жеглов встал, церемонно поклонился:

      – Благодарю за доверие. Значит, считаешь, что и я чего-то умею?

      Может быть, показалось это мне, а может, было и на самом деле, но послышалась мне в голосе Жеглова досада. Или раздражение…

      В Москве минувшей ночью минимальная температура была –2 градуса. Сегодня в два часа дня +6. Завтра в Москве, по сведениям Центрального института прогнозов, ожидается облачная погода без существенных осадков. Температура ночью –3–5, днем +5 – +8 градусов.

Сводка погоды

      Утром, перед тем как отправляться в долгое путешествие на троллейбусах, Жеглов еще раз вызвал из камеры Бисяева. Вид у того был помятый, невыспавшийся и голодный.

      – Ну что, не нравится житуха у нас? – спросил Жеглов.

      – А чего же тут у вас может нравиться? – ощерился Бисяев трусливо и зло. – Не санаторий для малокровных…

      – Но, скажу тебе по чести, ты мне здесь нравишься…

      – Да-а? – неуверенно вякнул Бисяев.

      – Очень ты мне тут нравишься. Смотрю я на твои руки и диву даюсь!

      – И что же вы в руках моих нашли такого интересного? – спросил Бисяев, бессознательно пряча ладони в карманы.

      – Не профессор ты, не писатель, не врач, одним словом – мурло неграмотное. А ручки у тебя нежные, белые, гладкие, пальчики холеные, ладошки без морщин, и ни одной жилочки не надуто. А почему? – (Бисяев промолчал.) – Молчишь? А я тебе скажу – ты сроду своими руками ничего путного не делал. Вот прожил ты почти три десятка лет на земле и все время чего-то жрал, крепко пил, сладко спал, а целый народ в это время на тебя горбил, кормил тебя, обувал и ублажал. И воевал, пока ты со своей грыжей липовой в тылу гужевался. От этого ручки у тебя гладкие, не намозоленные, трудом не натертые, силой мужской не налитые…

      – Воспитываете? – тряхнул шелковистой