Часть. Игнат Дэйнов

ждём.

      Меня вызывают первым, чтобы идти в отделение. Бросаю ему на прощание:

      -Давай удачи. Может в части, в столовой свидимся.

      -Нет, я туда не вернусь.-он слегка нагибается заговорщически. – Я буду почти каждую ночь ссать в кровать под себя и меня спишут.

      Смотрю на него. Он весело подмигивает.

      -И тебе советую так же сделать.

      Больше я его не видел.

      В отделении переодеваюсь в робу, времен конца первой мировой войны. Пока складываю армейскую форму, чувствую, как ужасно пахну. Намекаю санитарке, что неплохо было бы помыться.

      -Мытье по расписанию! – отрезает строго она.

      Наверно бесится, что в её расписании давно нет секса.

      Пока иду к палате, вижу немного местных аборигенов: южане хищно на меня смотрели, вместе с ними сидел русский 100-килограммовый бугай и так же на меня глянул, как на его собственность.

      К моей радости меня подселили в отдельную палату. Врач (уже более приятная женщина, лет 40) сказала, что я должен быть изолирован, так как у меня заразная инфекция.

      Я не был против.

      Моя палата представляет собой комнатку три на три метра.

      Тесная шконка, тумба, отдельный толкан. Блёкло-синие стены и окошко с живописным видом на полузаброшенный городок, где живут в основном семьи военных.

      Но для меня это «VIP» зона.

      Рядом никого нет!!! Вообще! Я один!!! Ахуеть! Ещё и еду приносят дневальные! ЕБАТЬ!!!…

      Это было великолепное время.

      Около двух недель я не выходил, пил таблетки, обматывал ногу фурацилиновыми повязками. Достал наконец-то свою тетрадку и… начал писать. Всё, что придётся.

      Странно, но в тесной каморке 3 на 3 с видом на упадок, моя фантазия разыгралась и влёт писались очерки, стихи, зарисовки, мысли, чувства… В перерывах между творчеством, читал со второй тетрадки стихи некого Кумыса.

      Меня никто не беспокоил, кроме медсестры, что приносила таблетки, мерила температуру и дневального, который приносил и уносил еду.

      Даже сейчас, спустя столько лет, я вспоминаю с теплотой эту тесную конуру, в которой я стал свободным, как никогда в то время…

      «Свобода – это то, что у тебя внутри», как пелось в известной песне.

      Что-то в этом есть.

      Грохот в дверь палаты перед отбоем.

      Кто-то хуярит по ней, гогочет и матерится.

      -Эй, ти тхам не сгниль неть? Выхади паабщаемся! – слышу за дверью.

      Рядом гогочет второй голос.

      -Приехаль в отделение даже не знакомисся э, так нинада, да.

      -Мне нельзя пока.

      -Эта нам рищать что тибе нельзя. Завтра чтоб вышель, понял да?

      -Выйду. Пообщаемся.

      -Смотри, если наебал. – слышу твердый сильный третий голос без акцента.

      Слышу звук удаляющихся шагов, судя по всему, троих человек, сопровождаемый гоготом, бранью, рычанием…

      –Инфекция…-почему-то шепчу я.

      Подхожу к окну. На мобильник, времен конца девяностых, кто-то звонит.

      Мама.

      Говорю ей, что прибавил на службе 2 кг, что ездили на стрельбище и