Подменыши. Украденные жизни. Ольга Кузьмина

от них немало в мире зла3.

      Герои в «Королеве фей» обманываются, не зная точно, какого они рода – человеческого или нет? Так происходит с Красным рыцарем и Артегалом: оба они были похищены в детстве и унесены в страну фей, а вместо них в человеческих семьях были оставлены подменыши. В поэме часто встречаются фэйри, которые занимаются подменой детей. По отношению к ним поэт применяет выражение «низменное эльфийское отродье» (см. [Халтрин-Халтурина 2020: 91]).

      Уильям Шекспир сделал ребёнка-подменыша причиной конфликта между Титанией и Обероном в пьесе «Сон в летнюю ночь» (А Midsummer-Night's Dream), написанной в промежутке между 1594 и 1596 годами:

      Наш Оберон разгневан на жену

      За то, что у неё живёт в плену

      Подменыш, сын индийского царя;

      Все в восхищеньи, на него смотря.

      А Оберон его хотел бы сам

      Взять в свой конвой, чтоб рыскать по лесам.

      Царица же не отдаёт дитя,

      Играет с ним, венки ему плетя4.

      И Спенсер, и Шекспир не сомневались, что их читателям и зрителям прекрасно известно, кто такой подменыш, что лишний раз доказывает: в среде горожан, даже образованных и знатных, были широко распространены поверья о подменённых детях.

      В XIX веке данную тему сильно романтизировал Уильям Батлер Йейтс, который представил уход ребёнка в мир фей единственным спасением от жестокостей реального мира:

      О дитя, иди скорей

      В край озер и камышей

      За прекрасной феей вслед —

      Ибо в мире столько горя,

      Что другой дороги нет5.

      Более соответствующее народной традиции стихотворение «Подменыш» написал русский поэт девятнадцатого века Константин Бальмонт. Поэт рассказывает историю несчастной матери, у которой колдунья сманила детей в пруд, оставив вместо них злобного подменыша:

      Вон там, в сияньи месячного света,

      В той люльке, где качала я детей,

      Когда малютками они моими были,

      И каждый был игрушкою моей,

      Пред тем, как спрятался в могиле

      И возрастил плакун-траву,

      Лежит подменыш злой, уродливый, нескладный,

      Которого я нежитью зову,

      Свирепый, колченогий, жадный,

      Глазастый, с страшною распухшей головой,

      Ненасытимо-плотоядный,

      Подменыш злой.

      Чуть взглянет он в окно – и лист берёзы вянет.

      Шуршит недобрый вихрь желтеющей травой, —

      Вдруг схватит дудку он, играть безумно станет,

      И молния в овины грянет,

      И пляшет всё кругом, как в пляске хоровой,

      Несутся камни и поленья,

      Подменыш в дудку им дудит,

      А люди падают, в их сердце онеменье,

      Молчат, бледнеют – страшный вид.

      А он глядит, глядит стеклянными глазами,

      И ничего не говорит.

      Я не пойму, старик ли он,

      ребёнок ли. Он тешится над нами.

      Молчит и ест. Вдруг тихий стон.

      И жутко так раздастся голос хилый:

      «Я стар, как древний лес!»

      Повеет в воздухе могилой.

      И точно встанет

3

      Перевод Вл. Маркушевича.

4

      Перевод М. Лозинского.

5

      Перевод Г. Кружкова.