Оскомина. Леонид Бежин

бы в воскресенье принимать гостей и получать от них положенные по случаю моего дня подарки.

      Обмишурился

      Дед приучал меня также и к точности, не упуская случая меня на этот счет проверить, а то и подкузьмить, если у меня шатался молочный зуб, как он говорил, и я не внушал ему уверенности в твердом знании фактов. «Судя по всему, математик из тебя никакой и ты у нас в будущем – вечный гуманитарный недоросль, поэтому научись хотя бы запоминать имена и даты», – наставлял он меня и сыпал проверочными вопросами вроде того, когда было сражение под Перекопом или Польский поход. В них он участвовал, махал шашкой, трубил отбой и раннюю побудку, растягивал на груди аккордеон (дед прекрасно играл на клавишных и духовых).

      Но особенно дед мучил меня двумя датами – образования СССР и создания Красной Армии, в которых я отчаянно путался и называл дату образования вместо создания.

      – М-м-м! – Дед ужасался моей оплошности и что-то мычал, прижимая к щеке ладонь, словно у него – в отличие от моих шатавшихся молочных – болели коренные зубы.

      Я тотчас пытался исправиться, чтобы не причинять деду такие страдания, и менял местами создание и образование, но деду и тут приходилось меня поправить:

      – Двадцать третье февраля, мой дорогой, появилось позже, а изначально днем создания Красной Армии считалось двадцать восьмое января, день соответствующего декрета Совнаркома. – Глубокий вздох деда означал мою полную безнадежность по части точности, и, чтобы не дать мне вовсе утонуть и захлебнуться, дед из жалости бросал соломинку: – Ну а свой день рождения-то ты помнишь?

      Об этом он спросил меня и в тот понедельник, на что я уверенно ответил:

      – Воскресенье!

      Дед снова схватился за щеку и замычал. И тут я понял, что опять обмишурился и не смог точно назвать даже свой день рождения.

      Вообще-то он приходился на пятницу, десятое июля 1931 года, мой день. Но праздновать решили в воскресенье, поскольку в пятницу трудно собрать гостей, все заняты и постараются под благовидными предлогами отказаться. К тому же матери пришлось бы брать дополнительный выходной, чтобы проследить, как наша домработница Роза (между собой мы ее звали Розамундой) накроет на стол.

      Вернее, даже не на один стол, а на три стола: один для детей, другой для приглашенных взрослых, а третий для всей нашей родни.

      Если не проследишь, она наверняка что-нибудь напутает, достанет из буфета не те бокалы, вденет в кольца не те салфетки. К тому же замечено, что она украдкой допивает из рюмок. А дадут ли дополнительный выходной, еще неизвестно, поскольку предприятие режимное, план по шитью парашютов им недавно удвоили и – при ответственной должности матери – заменить ее некем.

      Вот и решили перенести, но мне это воскресенье так втемяшилось в голову, что я и забыл, когда на самом деле родился, и тем самым огорчил деда, которому пришлось – себе же в утешение – сказать:

      – Впрочем, что наши дни рождения! Так… события для семейного круга. Для всей же страны имеют значение два дня рождения – товарища Сталина и товарища Шикльгрубера. Знаешь такого?

      – Знаю, –