Кровавый апельсин. Гарриет Тайс

в руках не удается никому. Я порой не справлялась… – Мадлен судорожно стискивает руки. – Вот еще одна причина того, почему Эдвин хотел отправить сына в пансион. Это разгрузило бы меня, и мы получали бы больше удовольствия от встреч.

      Я записываю ее ответ.

      – Как вы отнеслись к желанию мужа?

      – Опять-таки Эдвин, наверное, был прав. Я вечно как белка в колесе. За всем следить непросто. – У Мадлен дрожит голос.

      – За чем вам приходится следить? Чем вы заняты? – Я старательно сдерживаю эмоции.

      – Помимо спортзала, пилатеса и сбора средств для галереи? Я стараюсь заниматься собой. Эдвин не позволил бы… – Мадлен снова не договаривает.

      Я дергаю пояс юбки, чувствуя, как она впивается мне в бок. На пилатес времени хронически не хватает – вот в чем проблема моей семейной жизни. Я перечитываю свои записи. Пора закрутить гайки.

      – Мадлен, расскажите, как складывались ваши отношения с Эдвином в последнее время?

      – Что именно вы хотите знать?

      – Вы ладили? Много времени проводили друг с другом? Эдвин часто бывал в отъезде? Такие вещи.

      – Разумеется, он часто бывал в отъезде. Он каждую неделю летал в Нью-Йорк.

      – Каждую неделю? В самом деле часто, – говорю я.

      – Так вы не знаете, как работают в Сити? Для топ-менеджеров это совершенно в порядке вещей, – ледяным тоном заявляет Мадлен, выпрямившись.

      Замерзнув, я плотнее запахиваю жакет костюма от «Хоббс». Пусть он не от кутюр, зато куплен на свои кровные. Зубы Мадлен показывает мне впервые, и я представляю ее с ножом в руках, склонившейся над бездвижным телом мужа. Тут она вздыхает, сутулится, и страшный образ тает.

      – Чем вы занимались в отсутствии мужа? – спрашиваю я.

      – Тем, о чем я вам уже рассказывала. Я собиралась провести благотворительный обед в пользу галереи, а это дело хлопотное, – поясняет Мадлен.

      – Какой галереи?

      – «Фитцгерберт» в Челси. Правительство им почти не помогает, вот и приходится рассчитывать на спонсоров. Такие мероприятия очень важны.

      – Галереям помогать интереснее, чем людям? – спрашиваю я, не сдержавшись.

      – По-моему, это к делу не относится, – вмешивается Патрик.

      Я улыбаюсь ему, потом Мадлен:

      – Просто хочу получить максимально полное представление. Мадлен, если исключить роковой уик-энд, вы назвали бы свои отношения с Эдвином хорошими?

      – Мне так казалось. Поэтому меня шокировало его желание развестись. – Мадлен нервно переплетает пальцы и не сводит с них глаз.

      – Как думаете, почему он так поступил?

      – Я не знаю! – Мадлен закрывает лицо руками, опускает голову и начинает всхлипывать.

      Хочется спросить, не завел ли Эдвин интрижку, но она продолжает плакать – громкие, душераздирающие всхлипы доносятся будто из самого сердца.

      – Эдвин погиб, погиб, и я не знаю, серьезно он говорил или мы могли все исправить. Это я виновата, я, только я…

      Неловко даже Патрику – он ерзает в кресле и будто хочет обнять Мадлен, но в итоге поправляет документы и переклеивает