Сын повелителя сирот. Адам Джонсон

не ответил. Он стал рисовать портрет – себя с Чон До, и каждый держит большой палец вверх. На лицах – показные, фальшивые улыбки. Чон До не дал ему закончить.

      – Пойдем, – приказал он. – Ты ведь не хочешь опоздать на караоке в Янгакдо или где вы там, избранные, развлекаетесь.

      Джил не шелохнулся. Он вырисовывал мускулы на руках Чон До, делая их слишком выпуклыми, как у обезьяны.

      – Действительно, – сказал Джил. – Я пробовал говядину, ел мясо страуса. Я видел «Титаник» и заходил в Интернет уже раз десять. Да, есть у нас и караоке. Каждую неделю там пустует стол, за которым собиралась одна семья, но ее больше нет, они исчезли бесследно, и песни, которые они пели, исчезли из автомата.

      – Обещаю тебе, – сказал Чон До. – Вернись, и никто никогда не узнает.

      – Вопрос не в том, пойду я с тобой или нет, – сказал Джил. – А в том, почему ты не идешь со мной.

      Если бы Чон До хотел сбежать, он мог бы сделать это сотни раз. В конце туннеля достаточно только подняться по лестнице и потянуть дверь на пружине.

      – Во всей этой мерзкой стране, – ответил Чон До, – единственное, что имело для меня какой-то смысл, – это корейские девушки, чистящие ноги японкам, стоя на коленях.

      – Я могу отвезти тебя в посольство Южной Кореи завтра же. Туда поезд идет. Через шесть недель будешь в Сеуле. Ты им очень пригодишься, настоящая находка.

      – Но твоя мать, твой отец, – сказал Чон До. – Их же отправят в лагерь.

      – Неважно, как ты поешь караоке, все равно когда-нибудь выпадет твой номер. Это лишь вопрос времени.

      – А как же офицер Со? Разве дорогой виски поможет тебе забыть, что он долбит руду в темноте, в Тюрьме 9?

      – Из-за него и надо бежать оттуда, – возразил Джил, – чтобы не стать таким, как он.

      – Что ж, он просил передать тебе привет, – сказал Чон До, накидывая нейлоновую петлю на шею Джилу и затягивая ее.

      Джил опустил стакан с виски.

      – Я всего лишь человек, – произнес он. – Просто никто, который хочет исчезнуть.

      Барменша увидела ремень. Прикрыв рот рукой, она прошептала: «Хомо джанай».

      – Думаю, это переводить не нужно, – сказал Джил.

      Чон До дернул ремень, и они оба встали.

      Джил захлопнул коробочку с красками и поклонился барменше.

      – Соусенджин ни туресарареру йо, – сказал он ей.

      Она сфотографировала их на свой телефон, а затем налила себе выпить и подняла стакан за Джила, прежде чем осушить его.

      – Гребаные японцы, – сказал Джил. – Как их не любить! Я сказал, что меня похищают в Северную Корею, а ты посмотри на нее.

      – Да, посмотри хорошенько, – сказал Чон До и взял ключ от мотоцикла с барной стойки.

* * *

      Они пересекли берег и въехали прямо в волны, вздымаемые ветром, – черная лодка то поднималась, то стремительно опускалась, словно в пропасть. Все держались за спасательный трос, закрепленный по бортам, чтобы не свалиться в воду. Румина сидела на носу, руки связаны новым скотчем. Офицер Со накинул ей на плечи свою куртку – только это укрывало ее голое, посиневшее от холода тело.

      Чон