Хор больных детей. Скорбь ноября. Том Пиккирилли

если ты об этом думаешь. Я много раз этим занималась. Так что давай, пойдем.

      – Куда?

      Этот вопрос ее сильно озадачивает. Водочное послевкусие начинает ощущаться, и она кривится, проводя языком по зубам.

      – Не знаю. Придумаю что-нибудь. Не хочу идти к тебе домой. Или, погоди, твой пикап. Слышала, у тебя есть пикап. Есть же у тебя пикап?

      – Да.

      Ее лицо озаряет триумф. Она выглядит как маленькая девочка, которая только что развернула свой желанный подарок на Рождество. Моему эго это польстило бы, если бы не заставляло чувствовать себя дебилом.

      – А, так правда, пойдем туда.

      – Нет.

      – Но я в боевой готовности.

      Она делает еще один глоток, держа стакан мертвой хваткой.

      – Ты хотел знать и теперь знаешь.

      – Да, теперь я знаю.

      – Я готова.

      Она опять чуть не сползает со стула, но я удерживаю ее на месте.

      – Нет, Лотти Мэй, ты не готова.

      – Говорю, что да. Ты что, меня не хочешь?

      – Я…

      Губы у нее кривятся, и она сдавленно хихикает. Этот резкий звук кажется еще более отталкивающим из-за того, что она вот-вот заплачет.

      – Я знаю, ты меня хочешь.

      – Мне нравятся перчатки, – говорю я ей. – Так приятно трогать.

      – Ты что, смеешься надо мной, сукин сын?

      – Нет.

      – Давай уже делом займемся.

      Лотти Мэй старается выпрямиться и поднять голову, но больше не в состоянии сосредоточиться. От стука дротиков о стену она дергается как от удара ножа. Ей удается ускользнуть от моей руки, и я знаю – она сейчас упадет со стула, и ее стошнит. Подхватываю ее, когда она клонится назад, все еще крепко сжимая в руке стакан. Водка проливается на колени, она вздрагивает и тихонько мычит – не то вздох, не то младенческое выражение недовольства.

      Мы еле успеваем вовремя добраться до парковки.

      Ее начинает тошнить на середине тропинки из гравия, как раз там, где торчит пара байкеров. Потираю ее шею и говорю что-то успокаивающее, как я делал, когда моя мать впервые начала погуливать по вечерам и пить, пряча бутылки по всему дому.

      Не знаю, что за хрень она ела на ужин, но из нее выходит что-то сырое и кровавое на вид. Ведьмы, наверное, прочитали бы знаки в пятнах желчи, но мне тут ничего не разобрать. Она хочет вытереть рот тыльной стороной ладони, но вовремя вспоминает про перчатки. Ей не хочется их пачкать, она поднимает руки и машет пальцами. Теперь она стонет и всхлипывает.

      Я хватаю Лотти Мэй за плечи и тащу к кустам, где ее продолжает рвать.

      Кто-то тяжело хлопает меня по спине ладонью.

      Байкер выше меня на полголовы и намного крупнее. Он не качок, но явно в свое время потаскал тяжести. На нем тяжелые мотоциклетные бутсы, выцветшая красная майка и протертые на щиколотках черные джинсы. За пряжкой на поясе спрятан небольшой нож, похожий на открывашку для пивных банок. На мускулистых руках повсюду тюремные татуировки невысокого качества, которые напоминают мне маски Комедии и Трагедии на бедре Сары.

      На одном из бицепсов написано ДАРР – то ли ошибка, то ли сокращение,