Темный карнавал. Рэй Брэдбери

которые сбились в пучок, как серенькие морковки, в качестве приложений к своим мужьям.

      У Теди был такой вид, будто она сейчас лопнет от зависти. Но она лишь молча смотрела на то, как люди набиваются в ее гостиную и садятся у ног Чарли, чтобы пялиться на этот Святой Грааль местного пошиба. Ее губы были тверды, как семисуточный бетон, и за все время она не перекинулась ни с кем не единым словом.

      И вот, решив, что приличествующее моменту время тишины соблюдено, кто-нибудь, ну, скажем, старик Медноу с Крик-роуд, начинает прочищать от мокроты свою древнюю, как пещера, глотку. Затем он подается всем телом вперед, пытается унять дрожь в мозолистых пальцах, прищуривается и смачивает языком губы.

      Это сигнал для всех, чтоб подготовились к предстоящему разговору. Прочистили уши. Угнездились, как свиньи в теплой грязи после дождя.

      Некоторое время старик просто смотрит, облизывая губы длинным, словно у ящерицы, языком. Потом откидывается немного назад и извлекает из своего худого длинного тела тощий стариковский тенорок:

      – Вот я все думаю и думаю – что это за штука такая? Это «он» – или это «она»? А может, такой у нее возраст, что уже и не разобрать? Иной раз проснусь ночью – не спится. Я и давай циновку свою кукурузную крутить, а сам все время про эту банку думаю – как она тут, в темноте. И про штуковину, которая в жиже плавает. Вроде как устрица, цвет уж больно похож, – а вроде и нет… А другой раз Мо разбужу, тогда мы вместе думаем…

      Старик говорил, а его трясущиеся руки будто показывали пантомиму: большие пальцы рисовали в воздухе узоры, а остальные, такие же грубые и с толстыми ногтями, колыхались вверх-вниз, словно опахала. И все следили за их траекторией.

      – Вот, лежим мы, думаем… – продолжал он, – а самих дрожь берет. Ночи летом жаркие, аж деревья потеют. Комар и тот не летает от жары. А мы дрожим. Крутимся с боку на бок, а спать не получается…

      Старик замолчал, давая понять, что у него все. И что он передает слово еще кому-нибудь, кто хочет поведать о своем удивлении и благоговейном страхе перед необъяснимым.

      И тогда Джук Мармер с Ивовой топи, обтерев об коленки потные ладони, осторожно начинает:

      – Помню, я еще был сопливым мальчишкой. И у нас была кошка, которая все время приносила котят. Господь свидетель – каждый раз, когда она исхитрялась перепрыгнуть через забор, случался новый помет… – Джук был сама праведность, кротость и добросердечность. – Обычно мы раздавали котят, но тот помет был уже ни в какие рамки – у всех в округе уже жило по одному нашему котенку, а у кого-то и по два. И мамаша моя на заднем крыльце стала налаживать здоровенную банку с водой. Доверху налила – помню, еще стекло на солнце так красиво играло… И говорит: «Джук, придется тебе утопить этих котят!» Помню, я стою, а котята вокруг меня ползают, мяукают… Такие маленькие, слепые, беспомощные… Хорошенькие такие, у них и глазки уже начали открываться. Я на мамашу смотрю и говорю: «Нет-нет, только не я! Давай ты сама!» А мамаша побледнела вся и говорит, что нет, надо, чтоб я сам это сделал,