Тайный брат (сборник). Геннадий Прашкевич

знал сам. Разве я умножаю этим грехи? Разве это не богоугодное дело – сделать все, чтобы спасти родного отца?

      – Да хранит его Господь!

      Брат Одо смиренно возвел глаза горе́.

      – Барон Теодульф не простой паладин, он искупил свои грехи подвигом и страданием. Он прощен. Он достоин спасения. Но истинно говорю, дитя мое, если ты хочешь сделать своим должником апостола Петра, смело жертвуй на нужды Святой церкви, ибо нет спасения вне церкви, а кто не признает Святую римскую церковь своей матерью, тот не признает Иисуса отцом.

      Он глянул вверх, и рыцарь Бертран де Борн успел перехватить его взгляд.

      – Человек, конечно, только часть созданного Господом, – произнес сверху рыцарь неприятным скрипучим голосом, совсем не похожим на тот, каким он исполнял свои кансоны. – Но гораздо хуже, мерзкий монах, что человек чаще всего упражняет в себе только самое низменное, а потому очень быстро обращает себя в скота.

      Он смерил брата Одо презрительным взглядом:

      – В каком направлении упражняет свою душу благочестивый брат Одо?

      – Аб хедис сциндере овес, – смиренно ответил брат Одо, но круглые глаза его странно блеснули, и это уже не был блеск любопытства. – Мое дело отделять овец от козлищ. Мое дело спасать души живые.

      – Мектуб, – зачарованно пробормотал Ганелон.

      Слово вырвалось неожиданно. Он хотел только так подумать: судьба! – но слово вырвалось, и оно было произнесено по-арабски. Он ничего такого не собирался произносить, просто он понимал слова темного Салаха, и странный спор брата Одо с рыцарем тоже был ему как бы понятен.

      Брат Одо удивленно воззрился на Ганелона.

      А старая Хильдегунда испуганно перекрестилась:

      – Господь милостив. Не пристало мальчику говорить вслух такое!

      Только Амансульта и Викентий из Барре восприняли сказанное без удивления.

      – Это тоже раб? – равнодушно спросил монах, щуря свои мышиные воспаленные глазки.

      – Нет, он не раб. Я призвала мальчика с мельницы. Его звать Ганелон. Да будет тебе известно, он умеет читать и знает счет. Я сделала так, чтобы он подружился с сарацином и как-нибудь научился его языку. Он это сделал. Теперь сирота будет помогать тебе в работе. Он будет разбирать книги и списки. – И кивнула в сторону Салаха, глянув на Ганелона. – Ты долго жил рядом с агарянином?

      Ганелон смиренно кивнул.

      – И много слов ты запомнил?

      Запинаясь и боясь поднять глаза, Ганелон ответил (по-арабски):

      – Не очень много. Но я разговариваю с Салахом. Он нуждается в беседе. Он одинок.

      – Вот как? – удивился Викентий из Барре и повернул голову к Амансульте. – Как странно выражается этот мальчик. Но, может, он правда окажется полезен для наших трудов. Работа с книгами требует знаний. – И обернулся к Ганелону. – Хабент суа фата либелли. Разве не так?

      – Истинно так, – смиренно кивнул Генелон. – И книги имеют свою судьбу.

      Он едва сдерживал дрожь. Он боялся Амансульту. Он ясно чувствовал, что для нее он – ничто,