Гомер Пим и секрет одиссея. Сандрин Вольф

не забыл криков мамы, когда молодого актера, одетого в красный редингот[2] с позолоченными пуговицами, нашли одного, с блуждаю щим взором, прямо в монтажной студии, куда Давид Пим пригласил его на просмотр отснятого материала. Речь у него тогда была такой же бессвязной, как и сейчас. «Прекратите называть меня Жоржем, прошу вас! – вопил он со страшным лицом. – Меня зовут Телемах, а мои родители – Пенелопа и Одиссей!»

      А совсем он разбушевался, когда приехала мадам Финк, за которой отправили посыльного: «Я к вам не пойду, вы мне не родители, я хочу к себе домой, а не к вам!» Приступ повторился, стоило им попытаться посадить его в машину. Тут уж пришлось позвонить в скорую помощь, и Жоржа отвезли в больницу в состоянии крайнего перевозбуждения.

      Позднее следствие по этому делу заинтересовалось юношей, которому тогда было тринадцать лет. Оказалось, он был последним, кто видел Давида Пима и Раймона. Но, судя по тому, что знал Гомер, разрабатывать этот след отказались. Даже если Жорж что-то знал или видел, никаких достоверных сведений от него ждать не приходилось.

      Он был не виновником, а жертвой.

      Глава 4

      Ну и как после такого уснуть? Гомер ворочался в кровати, мысли осаждали его, воспоминания накатывали, как бурный морской прилив, и ничто не могло их остановить.

      За прошедшие пять лет ему так и не удалось забыть обезумевший от тревоги взгляд мамы и ее полураскрытый рот, словно ей не хватало воздуха, а Гомер все приставал к ней: «Где же он, где папа? Мама, ну скажи, где же он?»

      С тех самых пор Жорж Финк и находился в Гренатье – расположенной недалеко отсюда психиатрической больнице для детей и подростков. Гомер слышал разговоры об этом, да и сам ни секунды не сомневался, что его повезли именно туда.

      В то же время он ясно понимал: никому вокруг до Жоржа никакого дела нет, – и так жалел, что не успел ни о чем его спросить.

      Бедняга Жорж…

      Кажется, уже в двадцать восьмой раз Гомер повернулся на другой бок. Потом лег на живот, обхватив подушку руками, закрыл глаза, снова открыл, вздохнул и наконец зажег лампу на ночном столике.

      Мягкий свет озарил симпатичную комнатку со светлым паркетом и разноцветной мебелью. Несколько постеров на стенах – любимые фильмы и спортсмены, полароидные фотки друзей, легкий беспорядок на столе. Обычная спальня подростка.

      Из общего стиля выбивалась только постель. Маленькая мальчишеская кроватка, очень низкая, с деревянными инкрустациями силуэтов животных. Гомер так старался уговорить маму сменить простыни с детскими мультяшными рисунками – он стыдился их с тех пор, как в спальню стали заходить его друзья. И мама обещала: за переход в пятый класс он получит настоящую взрослую кровать, широкую, с пододеяльниками, пристойными для паренька, которому уже давно не семь лет.

      Надо напомнить ей об этом обещании.

      Вдруг его внимание привлекла клетка с Биби-Два. Зверек тоже не спал. Встав на задние лапки, он смотрел на Гомера в упор.

      – Что, есть захотел? – спросил тот, протягивая ему сквозь прутья клетки тыквенное семечко.

      Песчанка, не соизволив

2

Редингот – мужская верхняя одежда конца XVII – начала XIX века, нечто среднее между пальто и длинным сюртуком. – Прим. ред.