Одержизнь. Анна Семироль

и в прошлый раз, – успокаивающим тоном начинает он. – На вид ваша дочь абсолютно здорова. Здорова соматически.

      – Телом, – поясняет Ламонтань.

      – Именно. Тогда, в госпитале, я думал о самом плохом – опухоли в голове девочки. И не решился озвучить свою гипотезу. И правильно сделал. Когда вчера ко мне повалили испуганные родители, таща спящих или полусонных после приступа детей, я исключил вариант опухоли у Амелии полностью.

      Вероника внимательно слушает. Дочь стоит рядом, обхватив её руками за талию и спрятав лицо у матери на животе. Всё время, пока её осматривали доктора, она пыталась что-то им рассказывать, и Веронике пришлось несколько раз её одёрнуть. И теперь Амелия молчит и дуется.

      – Я выдвинул версию о массовом психозе, – вступает в беседу Ламонтань. – Или гипнозе, но здесь одно «но»: невозможно загипнотизировать одновременно три с лишним десятка человек, находящихся вдалеке друг от друга. Дети, поступившие в госпиталь, живут в самых разных районах города. Значит, остаётся версия отравления неизвестным веществом. Что-то психотропное.

      – Простите, что? – оторопело переспрашивает Вероника.

      – То, что проникает в мозг ребёнка, заставляет тело совершать неподконтрольные движения и вызывает галлюцинации, – терпеливо объясняет Франсуа Ламонтань.

      Люсьен Шабо качает головой, грозит пальцем:

      – Нет, уважаемый коллега, нет и ещё раз нет! Из известных с древности веществ ни одно не способно заставить разных людей видеть и говорить одно и то же! Это что-то принципиально новое. Возможно, микроспоры. Вероятно, вирус. Мадам Бойер, я считаю, что в заново рождённом мире могло появиться нечто неизвестное. И дети оказались восприимчивее всех.

      Амелия чуть поворачивает голову, косится на врачей одним глазом и обиженно заявляет:

      – Ничего-то вы не понимаете. Это одержизнь. Сами вы люцинации.

      – Амелия! – возмущённо фыркает Вероника.

      Девочка отступает на шаг, сердито топает ногой:

      – Никогда меня не слушают! Думаете, я глупая? Сами такие! Я больше вас знаю, вот!

      Врачи обмениваются взглядами, оба снисходительно улыбаются. Ламонтань присаживается перед воинствующей малышкой на корточки:

      – Мадемуазель, если вы нам поможете разобраться – с меня кулёк конфет, – предлагает он.

      Амелия молчит, буровя его недобрым взглядом.

      – Вот вы, месье Франсуа, точно ничего не знаете. Вам это не вылечить. И будет только хуже! – выдаёт она отчаянно и гордым шагом покидает комнату.

      Доктора сдержанно смеются, и Ламонтань сообщает Веронике:

      – Суровая у вас дочь, мадам Бойер! Вся в отца.

      – Моего в ней ничего нет, – сдавленно отвечает молодая женщина. – Я её только вырастила.

      – А биологическая мать?

      Вероника одаривает его таким тяжёлым взглядом, что Ламонтань предпочитает не развивать тему дальше. Он извиняется за некорректный вопрос и спрашивает о здоровье хозяйки дома.

      – Удовлетворительное, – прохладно отвечает она. –