Избранное. Том 2. Александр Станиславович Малиновский

конверт.

      – Он же нераспечатанный, мам, – Шурка берет в руки серый с пятнами конверт.

      – Ну и что, я вижу номер дома двадцать, а у нас – двадцать четыре, там и улица, значит, другая.

      Шурка вслух читает: село Утевка, улица Садовая, дом двадцать, Василию Федоровичу Любаеву.

      – Это нам, мам, все-таки!

      – Да нет, грамотей, улица Садовая. Пойдешь за хлебом в магазин – занесешь.

      – Ладно.

      Василий Федорович, который живет на Садовой, и его полный тезка – Шуркин отец, живущий на Центральной, – родные братья. От того и путаница.

      В гражданскую, когда молодой еще дядька Василий воевал у Чапаева, ранило его в легкое. Умирать приехал домой к матери своей Прасковье. Плохой был, и все решили, что он уже не жилец на этом свете. А тут у Прасковьи и Федора родился еще сын, вот и решили его назвать Василием – в память о старшем умирающем сыне. Но старший выжил.

      Выжил и младший. Так у Любаевых стало два Василия, а отец Федор вскоре умер от непонятной болезни, поехав в Уральск за солью.

      Когда Шурка пришел с письмом, хозяин дома сидел на пороге у сеней и разбирал мокрую рыбацкую сетку, сын его Сергей тесал срубовину посредине двора. Щепки, освещенные майским ласковым солнцем, излучая теплый свет, отлетали в сторону гостя. Одна щепка упала лодочкой к Шуркиным ногам, как утица, закачалась с боку на бок и затихла, коричневенький сучочек как глаз уставился на Шурку внимательно и таинственно.

      – Гость пришел! – зорко глянув на Шурку, крикнул дядя Василий. – Мать, давай нам аряны.

      Вышла тетка Машурка с бидончиком кислого молока, разведенного холодной водой, который, очевидно, был у нее припасен заранее и хранился в темных сенцах.

      – Держи. – Она вручила Шурке пол-литровую белую кружку с помятым краем и, помешав в бидончике большой деревянной ложкой, налила.

      Шустрая оса села на край бидона, и Шурка замахнулся.

      – Не тронь, она улетит, не злые они сейчас, – сказал дядька Василий и принял посудину из рук жены, аппетитно заработал кадыком.

      – Ну, придудонился… Так нельзя, Вась, горло перехватит.

      – Ничего, мать, не бойся, хорошо больно, – он ответил не сразу, а после того как напился и поставил подчеркнуто деловито бидончик на траву около своих ног.

      – Лепота-то какая, а?!

      – А что это такое, дядя Вася? – спросил Шурка.

      – Что?

      – Ну лепота?

      – Красотища, значит, что же еще? Не понятно, что ли, чему вас только в школе учат, аль сам не чувствуешь?

      – А почему обязательно сруб колодезный делают из ветлы? – перевел Шурка разговор в деловое русло.

      – Не обязательно, – возразил дядька Василий, – но желательно из ветлы. Видишь ли, береза в земле не лежит, осина дает горький привкус воде, а ветла и в земле лежит долго, воды не портит, и вкус от нее лучше.

      – А сруб куда?

      – Как куда? Вам.

      – Нам?

      – Ну да. Брательник сказал: колодец в огороде будет делать.

      – Вот здорово, – обрадовался Шурка.

      Шурка