Избранное. Том 2. Александр Станиславович Малиновский

от берега.

      Солнце уже опустилось ниже могучих вязов, росших близко у воды на той стороне, и его лучи, пробиваясь сквозь листву, освещали задумчивую гладь озера, Шурку вместе с копной и весь берег, томно и разнеженно притихнувший после жаркого дня. Противоположный берег и гладь воды там, под вязами, были сумрачны и таинственны.

      Слева от Шурки послышались шаги, а потом и голоса. Он узнал обеих говоривших: Аксюта Васяева и Ганя Лужкова! Он выглянул было и обомлел: они раздевались, намереваясь, очевидно, купаться.

      – Ох, и красивая ты, Ганя, внаготку, – сказала восхищенно Аксюта.

      – Красивая-то красивая… – задумчиво ответила Ганя. – Красота-то меня и ухоркала.

      – Как так? – удивилась Аксюта.

      Шурка вновь выглянул и поразился увиденному: на берегу стояли две совершенно голые молодые женщины. У него странно закружилась голова.

      Молодая, пышущая здоровьем Аксюта стояла ближе к Шурке, белое ее тело, освещенное закатным солнцем, вызывало невольный восторг. Казалось, каждая рыжая волосинка на ее теле была обласкана вечерним светом. Груди ее, круглые и большие, вмиг начали исполнять какие-то свои замысловатые движения, когда она, подняв руки к небу, дурачась, встряхнулась всем телом и заиграла кистями рук.

      – Как может красота ухоркать? – переспросила она, семеня на одном месте ногами.

      Ганю всю Шурка не увидел. Ее закрывала своим мощным корпусом Аксюта, но он отметил, как разительно они отличаются друг от друга. У Гани были узенькие плечи и крепкие, шире плеч, округлые бедра. Смуглая кожа делала ее похожей на статую богини. Нездешняя красота Гани была таинственна и холодновата.

      – Может, – отозвалась Ганя. – У меня жених уже был, и вдруг Николай появился. Инструктором райкома партии начал у нас работать, а я – секретарем райкома комсомола. Красивый он был, ладный такой. Ухажеров у меня было! А он всех отбил.

      Она вошла по грудь в воду и, ойкнув, притихла.

      Шурка прижался к копне, боясь, что его увидят. Он не знал, как поступить. Разговор продолжался.

      – Я и раньше замечала: странно он ходит как-то, легко и в то же время на левую ногу вроде припадает. Но ничего не говорил, скрывал до времени. Оказалось, ранение у него было, в колено, а потом началось… Отрезали ему ногу чуть не всю. И закатилось мое счастье-то. Жена инвалида. А он еще и запил.

      – А мне хоть хроменького, но молоденького бы муженька, – вздохнула Аксюта.

      – У тебя все впереди.

      – Ага, – с готовностью вроде бы согласилась Аксюта. А потом добавила: – А позади-то уже чуть не тридцать годков.

      – Угробила я сама себя, за него вышла, как помутилась голова.

      Ведь какие вокруг меня парнины были! Дура я, – продолжала Ганя.

      – Что ты говоришь, – ахнула Аксюта, – разве можно так? Он тебя любит?

      – А куда ему деваться-то с культей, – зло сказала Ганя и саженками по-мужски поплыла на середину озера.

      Аксюта сложила рупором ладони и прокричала как бы украдкой (боялась, наверное, что их кто-нибудь обнаружит голыми в озере), как мальчишка, обращаясь к кому-то на