Избранное. Том 2. Александр Станиславович Малиновский

грохнем за наши победы. Черт бы всех набрал!

      – Подожди, – Шуркин отец взял стакан, подвинул ближе к себе, но пить не торопился. – Я был в плену, – сказал он.

      – Каким образом? – как-то очень строго спросил майор, так что Шурке стало страшновато за отца.

      – В тридцать восьмом забрали на срочную в Тоцкие лагеря. И закрутило. Уже в сорок втором попал в армию к Власову.

      – Во вторую ударную?

      – Да, так точно. В плен попал еще не получив оружия, не успел.

      – А ранило где?

      – Это от побоев, неудачно бежал. Правда, контузило под Выборгом, еще на финской.

      – А как освободился?

      – Американцы в Германии, когда соседний барак с пленными уже сгорел.

      – Да, дела… – почесал затылок майор. – Власова не знал, а вот маршала Мерецкова видел, боевой.

      – Мам, он откуда взялся, все знает? – удивился Шурка.

      – В Москве жил до войны, приехал теперь в Куйбышев к родственникам. Говорят – герой.

      – Василий! Слушай мой совет: Жукову надо писать, Георгию Константиновичу, – твердо сказал Зуев.

      – Что ты говоришь, товарищ майор, об этом страшно подумать. Кто я такой? – Отец Шурки безнадежно махнул рукой. – У них просить – это все равно как требовать у попа сдачи.

      – Разговорчики в строю, рядовой Любаев! – грозно сверкнул глазами майор. И уже тише и примирительно добавил: – И потом – гвардии майор, разницу улавливаешь? Гвардии…

      – Не дури, Константин, я был в плену – в этом весь гвоздь, меня и так органы без конца разговорами манежат – работа идет. Нас четверо всего в живых осталось.

      – Ну так не тебя же обвиняют, ты чист, в чем дело? И потом – четыре года уже нет Иосифа Виссарионовича.

      – Его нет, другие остались. Покоя хочу, устал. Забыть бы все, – отозвался Шуркин отец.

      – Лезь тогда на печку к своей трещине и там спокойно сиди, через нее на небушко поглядывай.

      Он помолчал, глядя в стол, ладонью левой руки потер о край стола несколько раз вверх-вниз.

      – Подписываемся оба: рядом с твоей фамилией будет моя. Текст я сам напишу.

      …Письмо написали и отправили недели через две. Дядя Костя как-то хитро свернул его конвертом и заклеил, потом вложил в другой конверт и послал его своему другу-однополчанину в Москву с просьбой вынуть главное письмо и бросить в московский почтовый ящик.

      Маслянка

      В Утевке много больших красивых улиц: Крестьянская, Льва Толстого, Фрунзе. Но почему-то самые интересные события происходили все больше на маленьких и дальних улицах: в Заколюковке, Золотом конце, Тягаловке, в Исаках, Смоляновке, Лопатиновке.

      На носу масленица – дни, наполненные весельем, снежными забавами. Все как бы неосознанно прощались со снегом, хоронили зиму, балуясь напоследок в преддверии весны. Радовались почти язычески солнцу, весеннему свету. Пекли блины и особенно дети радовались им, совсем не пугаясь приближающегося затем поста. Его мало кто соблюдал, больше было разговоров о нем.

      Взрослые ребята во главе с Шуркиным дядей Сережей, недавно вернувшимся со срочной службы, решили сладить на самой