Гарнизон в осаде. Елена Гостева

пьянящая и бесконечно милая! Какое это счастье! Ты знал и не говорил! – и Звегливцев ткнул кулаком в бок Лапина.

      – Осторожней, медведь! Я и так в синяках! – воскликнул тот.

      – Не обижайся, меня просто распирает от избытка чувств. …Знаю, я давно мог взять её, но боялся. Думал, произойдёт это, и она мне разонравится. Раньше, с другими женщинами, было так: проведу бурную ночь, а наутро всё, видеть не хочу. Ощущение, словно в сточной канаве побывал… Одно желание – смыть с себя всё! Соблазнял какую-нибудь девку, бабу иль даже даму – пока ласкал, испытывал восторг, а утром – поскорее бы выкинуть из памяти её имя, лицо… Всё казалось грязью, постыдной низостью… Лишь оторвался от женского тела, и сразу ж – с разбегу в реку иль озеро, и бултыхаюсь, плещусь в воде, чтобы забыть, очиститься… А с Милой… Казалось, в рай попал, что я не на земле, а где-то вон там, среди нежных лёгких облаков… Утром умываться не хотелось: было жаль смывать запах её тела. Такой влекущий, чарующий запах, родной…

      – Значит, ты влюблён? Только когда мы влюблены, близость – не похоть, не грязь, а неизъяснимое блаженство.

      – Да, любовь… Любовь… – молодой граф повторил несколько раз это чудное слово, как бы примеряя к себе, как гурман катает на языке драгоценное вино, пробуя на вкус. Видимо, слово подошло, оно было тем самым, и он улыбнулся радостно. – Это любовь… Какая она сладкая, до безумия прекрасная… Провёл с ней ночь и не насытился… Знал бы ты, какая она, какая!.. я понял, что люблю, безумно люблю!.. Но молчи! Я говорю это лишь потому, что меня распирает от счастья, кажется, я взорвусь, не высказавшись!