Озеро во дворе дома. Александр Шкурин

Я пытаюсь писать, но меня поднимают на смех. Кто, мол, в настоящее время читает? С трудом одолевают коротенькие посты, на которых специально пишут, что чтение займет всего три минуты!  Лонгридов (длинных текстов) пугаются как черт ладана. Меня одолевает зуд писательства, но чувствую, не получается. Когда пишешь, твои слова кажутся гениальными, а на следующее день с унынием понимаешь, что  моя писанина, – это цитаты, надерганные из классиков. Нет своих мыслей и идей,  а если появляются, – такие убогие! Чертово образование и чертовы классики. Я пытаюсь писать в жанре нон-фикш.

      Лау пожевал губами. Он был невысокого мнения о писательшах и решительно отказывал им в воображении. Самое большее, что они могли из себя выдавить – это бесконечное пережевывание своих, ах, страданий, в семейной жизни и бесконечные жалобы на мужей-мучителей. У него был опыт общения с одной такой писательшей. Как-то выпил больше положенного и подцепил девицу. Утром увидел ее «керзовое», грубое лицо, мосластую фигуру без намека на грудь, кривые ноги с острыми коленками и покаянно подумал, что пить много вредно. Он хотел по-быстрому отделаться от этой девицы, но та вцепилась в него мертвой хваткой. Для начала девица с апломбом заявила, что она подающая надежды писательша и публиковалась в каком-то известном иностранном литературном журнале. Поэтому он должен проникнуться, как ему повезло и должен помочь ей материально, поскольку недавно развелась с мужем, оставившим её без денег. Лау предусмотрительно ничего не пообещал, но решил для расширения кругозора прочитать опусы новой надежды русской литературы.  Новое, что внесла эта писательша в русскую литературу, были двадцать мертвых петухов. Двадцать мертвых петухов! Она писала, как купила живых, самолично зарубила и составила художественные инсталляции из мертвых окровавленных петухов на могильных плитах ближайшего кладбища. Как у неё, бедняжки, руки должны были устать, когда рубила петухам головы! Нет бы, хоть одного для приличия ощипала и сварила диетический супчик для мужа. Так писательша выразила свое презрение к этому мерзавцу, который после того, как она ублажила его и отсосала, заставил борщ варить! Так оскорбить натуру нежную и возвышенную! Двадцать мертвых петухов! Новая тема разгневанной русской феминистки, подавшейся в писательши.

      Лау хохотал во все горло. Писательша в постели оказалась бревном бесчувственным, о которую занозил все тело, а минет не научилась делать. От неё бесполезно ждать, что для себя, любимой, хоть раз в жизни сварит борщ. Остальные рассказы этой писательши были полны мелочного сведения счетов с бывшим мужем.  Лау еще раз вечерком встретился с писательшой и как бы невзначай задал вопрос о том, что будет на ужин. «На ужин будет моя красная помада!» – этот ответ писательша сочла верхом остроумия (очевидно, имея в виду, что поцелуем он сотрет помаду с её губ). Лау, как и предчувствовал,  купил тюбик помады, который подарил онемевшей писательше, развернулся и был таков. Глупая, она не понимала, что, разведясь с мужем, лишила себя темы вечной мученицы-страдалицы. На большее ее скудного