Ради Евы. Ксения Трачук

всё меньше нравилось порученное ему мидовское задание: он ощущал себя крайне неуютно из-за присутствия этой худой мрачноватой девушки, постоянно буравящей его своими странными тёмно-карими глазами. Он сам не знал, в чём было дело: то ли в её едва уловимом французском акценте, то ли в особенном, каком-то закрытом выражении лица, то ли в том, что он уже много лет избегал женщин – не потому, что имел другие пристрастия, а просто потому, что так казалось проще и спокойнее… Как бы там ни было, Левин мечтал отделаться от неё как можно скорее.

      – Вот это когда-то называлось «шайбой», – сказал Ренат, когда они оказались в знаменитом круглом фойе на первом этаже.

      – Шайба… – с сомнением повторила Ева. – Это как в хоккее, правильно? Хорошо, что здесь включили свет.

      – Да уж, включили – и хорошо… – немного невпопад отозвался он.

      Договориться с немногочисленной технической группой обслуживания здания оказалось непросто: они и сейчас не до конца понимали, что вообще Левин и его команда делают в этом подлежащем реставрации гиганте.

      – Хотите посмотреть актовый зал? – спросил Ренат, когда они поднялись по широкой мраморной лестнице и остановились перед скульптурой Менделеева.

      Конечно, Ева очень хотела туда попасть!

      ***

      Отторжение и ненависть – именно это ожидала почувствовать Ева, оказавшись в святая святых МГУ – импозантном актовом зале.

      Тоталитаризм, репрессии, насильственная коллективизация, бесчеловечная индустриализация – всё это, тщательно изученное ещё в швейцарской школе, не могло не вызывать у неё отвращения. Штудируя исторические книги и онлайн-курсы, Ева навсегда впитала отвращение к советскому тоталитаризму как к самому ужасному проявлению несвободы. Вопрос, который давно её мучил, – как и почему это продолжалось столько лет, а миллионы граждан безропотно сносили идеологические издевательства? Учитывая высокий уровень образования в СССР, достижения технической мысли, ядерную программу, богатую культурную жизнь!

      Стоящий перед ней человек, такой неприветливый и избегающий её взгляда, тоже казался ей одним из тех людей – исследователей, продолжавших дело зашоренных советских бедолаг.

      Да ведь даже Анастасья не понимает всего ужаса российской истории! Как она может жить в этой стране? И ещё требовать, чтобы она, Ева, сюда переехала?! Да лучше умереть от рук зачинщиков французской интифады, чем оказаться в этой клетке!..

      Однако, стоя вместе c Ренатом посреди гигантского, ярко освещённого актового зала, своим мощным великолепием способного затмить Версаль и Гран-Пале, Ева испытывала противоречивые чувства. Это было по-своему красиво! Очень красиво!

      Она могла бы долго любоваться белым потолком с падугами и розетками, массивными латунными люстрами с молочно-белыми рожками, колоннами, роскошная лепнина которых превосходила все греческие ордера. Настоящий шедевр советского ампира – не зря об этом месте говорили именно так!

      – А что это там – мозаика? –