Голоса на обочине. Александр Станиславович Малиновский

понизив голос, продолжал:

      – Входит, значит, он и: «Вот, – кладёт мне на стол заявление. – Прошу материальной помощи, поиздержался», – поясняет. «Что так? – спрашиваю. – Не мог запросто зайти, в обычное время?» – «Не мог, – говорит, – пользоваться давней дружбой, да и замаялся совсем с женой. Для неё и помощь прошу, Романыч! Уважь, она у меня ноги обморозила. Лежит, сердечная, с волдырями, а местами кожа сошла, жуть…» Ну я, замороченный напрочь, пишу резолюцию: «Бух.: выдать две минимальные заводские зарплаты согласно Положению». Он берёт заявление и быстро уходит.

      И уже потом, когда секретарь все бумаги забрала и я остался один, вдруг опомнился: «Чёрт, на дворе июль, разгар лета, где же жена Галкина ноги обморозила?» Метнулся к окну, Михаил ещё только вышел из подъезда и идёт через скверик перед заводоуправлением. Кричу: «Михаил, как же твоя Ираида ноги обморозила? Лето же, июль месяц?» Он остановился, внимательно так посмотрел на меня и вежливо с укоризной говорит: «Романыч, это дело интимное, на площади об этом не кричат». – «Что, – шумлю, – за чертовщина! Иди сюда в кабинет, объясни. Бабу твою жалко!» Заходит, сукин кот, садится и подчёркнуто вежливо говорит: «Вот скажи, Романыч, хотя мы с тобой и друзья, а ведь живём мы по-разному?» – «Как так?» – спрашиваю. «Ну, у тебя что висит в спальне на стенах? Ковры, – сам себе он отвечает, – а у меня географическая карта мира. Смекаешь, разница какая?» – «Ни черта не смекаю», – отвечаю. «Верно, ты не сразу и в училище соображал: карта мира на стене над кроватью». – «Ну и что? – реву я. – Что?» – «А то, Романыч, значит, что вверху у меня в спальне над кроватью Ледовитый океан – Арктика! Внизу соответственно – Антарктика. Вечные льды! Смекаешь?» – и он многозначительно поднял вверх правую руку с прямым, как новый гвоздь, указательным пальцем. «Ни черта не смекаю!» – «Ну как же? В такой, извини меня, ситуации, где бы ножки моей дражайшей супруги ни были – они всегда аккурат во льдах. А там, сам понимаешь, до минус пятидесяти градусов! Жуть какая! – он схватился руками за голову и стал её качать сокрушённо. – Жуть какая, а?» – «Что ты городишь? Причём здесь это?» – «Причём, причём! Вот она и обморозилась! И твоя бы не выдержала, извини меня, сгубила ноженьки свои! Верно ведь?» – сказанул… и выскользнул из кабинета… до следующего своего фокуса.

      Серая сонька

      В Чёрновке был завод верёвок, а Сонька этому заводу принадлежала. Лошадь старая была очень. Плохо уже видела.

      Её и решили пустить на колбасу. Но наши поселковые упросили отдать её нам – молоко возить.

      И возили. Собирали с окрестных деревень и доставляли на молокозавод. Этот завод был тут, на старых графских развалинах.

      Сонька в посёлке у каждого во дворе жила поочерёдно. Всем принадлежала.

      Когда у нас жила – у меня наступал праздник. Хлеба нарежу, солью посыплю – лошадушка моя и ходит за мной, как на верёвочке, ждёт, когда дам ей.

      У моего папы Звезда Героя была, именные часы за храбрость.

      Он был на войне наводчиком. Разворотило ему левое плечо снарядом, а он выжил. Комиссовали его.

      Во