Голоса на обочине. Александр Станиславович Малиновский

же так? Каратель, и такие стихи хорошие? Не верится.

      А он мне:

      – Талант – он как чирий! Может и на заднице выскочить!

      А тут утечка произошла. По посёлку про Леонтия слушок пошёл…

      Что же делать? Как быть? Ума не приложу: полицай в моём доме? Жить-то как вместях?

      Леонтий-то пропал сразу. Не появлялся у меня. Всё решилось враз. Пришла домой – его вещей нет. Туда-сюда. На столе записка: «Уехал. Прости».

      И всё! Куда? Чего?

      Он даже деньги в шкафу не тронул. Вот ведь?..

      …Я до сих пор не могу его представить палачом. Слово-то какое? К нему не идёт…

      Вот умом допускаю: документы есть. И всякое другое… Сидел опять же… Судили…

      А сердцем никак. Не принимает сердце… А вдруг ошибка? Не соединяется во мне всё в одно целое. С этим теперь и живу…

      Недавно ездила к той старушке, у которой он жил до меня.

      Может, думаю, что узнаю о нём. Увижу.

      «Нет, – шамкает хозяйка, – как съехал в тот раз, больше его не видала. А ты кем ему приходишься? – спрашивает. – У него, сердешного, ведь никого, как знаю, не было».

      Дожить до весны!

      Говоришь, в голодные годы твой дед с семьёй уехал в Сибирь, и потому все они остались живы? Случалось и такое… Только с нашей-то семьёй по-другому было. Если б только с нашей…

      – Вы хорошо помните те годы? – спрашиваю. Лицо старика трогает вялое подобие усмешки:

      – Ещё бы! В памяти такие зарубы остались…

      – Могли бы рассказать? – спрашиваю.

      – Мог бы, только не сейчас. Неважно себя чувствую после операции. Недели через две, может быть…

* * *

      …Старик рассказывал несколько вечеров. Я редко перебивал его вопросами. То, что я услышал от него, сидя вместе с ним в скверике во дворе, меня выбило из равновесия. Я несколько дней приходил в себя. Не мог ничем заняться сосредоточенно, пока не понял, что надо услышанное записать. Перенести на бумагу. Не мог носить в себе…

      …Рассказ его я, как сумел, сгруппировал, удалил из него повторы… Нигде и ничего от себя… Местами опустил подробности, которые показались мне неимоверно дикими… Всплывали в памяти отрывочные сведения из архивных документов. Но передо мной был живой свидетель…

      «Видишь ли, в некоторых уездах Самарской губернии в 1920 году не выпало ни одного дождя. Поля и луга на глазах выгорали. Появились полчища саранчи.

      Уже в 20-м году у нас в деревне начали есть жёлуди. Ели их пока наполовину с мукой, потом с мякиной, лебедой. Ещё с репейником этим.

      …И 21-й год оказался таким же засушливым. Так много стало пожаров. Горели леса, горели деревни вокруг. А тут холера! Тогда говорили, что она пришла из города. Наступил форменный мор.

      Мой родитель с зятем Николаем поехали в Уральск на двух подводах за продуктами. Они не вернулись живыми. Нашли их убиенными, когда, значит, они уже возвращались. Недалёко нашли, тут, за околицей. Лошадей увели. Продукты пропали тожа…

      Я догадывался, кто это свершил, седёлку нашу опознал. Но куда с этим? Пришибут только…

      …Все, кто мог, к концу 21-го года гужом потянулись кто куда.

      Кто