Настоящий полицейский. Иван Прохоров

подождите! Я знаю язык жестов.

      – Серьезно?! – девушка с удивлением посмотрела на него. – Вы знаете его хорошо?

      – Неплохо, я учил его много лет. Я понимаю этот язык.

      – Вы работаете с глухонемыми или дело в ком-то из ваших близких?

      – Второй вариант. Мой брат.

      – Тот, что пропал?

      – Да.

      – Вы общались с ним на этом языке?

      – В том-то и дело, что нет.

      Данилов вдруг почувствовал ком в горле. Оказывается дело не только в физической слабости, он как-то и душевно обмяк. Захотелось жаловаться на жизнь.

      – Я был… То есть, это из-за меня случилось.

      – Он пропал из-за вас?

      – Дело в том, что я был очень плохим старшим братом. Я ненавидел его, как дети ненавидят тех, кого больше любят родители.

      – Ну, это нормально…

      – Я разбрасывал его карандаши, рвал его тетради, раздавал ему подзатыльники. Но больше всего я любил запирать его в кладовке на несколько часов, когда родители были на работе…

      Данилов почему-то не мог остановиться и продолжал говорить, совершенно не задумываясь, зачем это делает.

      – … и он всегда терпел, как будто… как будто это была для него какая-то миссия. Вы знаете, что такое провести запертым в темноте, особенно если ты ничего не слышишь? Нет, это ненормально, Агнесса. Быть таким подонком ненормально. Я думал он железный, но в тот день его терпение лопнуло. Ночью мы остались вдвоем, отец ушел к любовнице, мать в ночную смену, а накануне мне влетело, и я решил устроить ему маленький освенцим. Я зашел в комнату, где он сидел и…

      Данилов понял, что в глазах у него стоят слезы, только когда увидел расплывающуюся Агнессу, которая стояла перед ним, скрестив руки.

      –… я увидел только открытое окно. Он сбежал. И с тех пор я никогда его больше не видел. Никто его больше не видел. Нет, я никогда с ним не говорил на языке жестов. Я выучил его потом, чтобы когда я найду его, чтобы… чтобы…

      – Попросить прощения?

      – Вы очень проницательны, Агнесса, а я как-то стал слишком болтлив. Скажите, что было в чае?

      – Это обычный индийский чай.

      Данилов улыбнулся, несмотря на слезы.

      – А знаете, что хуже всего, Агнесса? Что он никому не мог даже толком пожаловаться. Родители ведь не знали его языка, только мать пыталась что-то учить, но ей всегда не хватало терпения. И он не жаловался. Никогда не жаловался, и меня это бесило еще больше, как будто он был лучше меня… Он и был лучше меня.

      Агнесса перед ним стала превращаться в какую-то волнообразную субстанцию, и это уже было трудно списать на слезы.

      – Я не чувствую ног и рук, но это не важно. – Данилов еле ворочал языком. – Я хотел сказать, что… Мне жаль, в заднем кармане джинсов двадцать пять тысяч рублей. К сожалению это все. Я много болтаю. Так и должно быть?

      – Это абсолютно нормально. – Раздался голос как будто со всех сторон одновременно.

      – А эта процедура… Она скоро начнется?

      – Она уже почти завершилась.

      Данилов усмехнулся.

      – А я… а я почти ничего и не заметил.

      – Совсем ничего?

      – А должен