Багульника розовый дым. Георгий Росс

еще пытался вернуть уже потерявшую прежнюю остроту тему разговора: «Яков Тимофеевич, Вы поймите меня… Поступило заявление… Как уполномоченный, я просто… Николай…».

      А батя, уже не слыша собеседника, переносясь мыслями куда-то очень далеко, в задумчивости неторопливо вспоминал: «Освобождали какой-то городишко. После артобстрела и авиации ворвалась пехота, и завязались уличные бои. Автоматы захлебывались очередями. Мы, прикрываясь танками, валили гансов, как сорную траву. В этом хаосе началась паника. Наступление было таким жестким, что немец дрогнул и, не выдержав, побежал, оставляя штабеля убитых и раненых. Заскочив в очередной подъезд, я рванул какую-то дверь и, влетев в комнату, оказался лицом к лицу с немецким офицером, ставшим от страха белее стены. Помню, он был худ, долговяз, с белыми поросячьими ресницами. «Хенде хох!» – рявкнул я так, что у самого заложило в ушах, не узнав своего голоса. Немец, бросив пистолет мне под ноги, вскинул трясущиеся руки. И в этот-то момент я понял, что диск моего ППШ пуст. Зато парабеллум ганса оказался заряжен». Отец редко вспоминал свои боевые эпизоды и рассказывал о них неохотно, а кинофильмы о вой не почему-то смотреть не мог.

      Уже за полночь, выслушав историю, капитан закурил, помолчав, было видно, что он тоже не привык проигрывать. Его самолюбию был нанесен урон, и оно, это самолюбие, ворочалось, скулило побитой собакой, скреблось под добротно пошитым мундиром и сверкающими погонами. А за всем этим угадывался слабый голос души – теплой и человеческой. Наконец, что-то явно решив для себя, он обратился почему-то к маме: «Анна Петровна, я в органах не новичок, а ваш случай просто задел мое профессиональное самолюбие. Мне будет неприятно с этим возвращаться». Он подыскивал слова, и было заметно, как трудно принималось это решение. Глянув испытующе в глаза, он произнес: «Предлагаю компромисс без протокола. Вы мне покажите, где спрятано оружие. Я не буду оформлять изъятие, все останется между нами, слово офицера». При свете керосиновой лампы все три фигуры за столом качнулись в нависшей вдруг напряженной паузе. «Слово офицера, Николай?» – ответила вопросом мама, разрядив тугую тишину и, услышав утвердительный ответ, незаметным движением скользнула рукой под столешницу и молча положила перед оторопевшим представителем власти этот злополучный и красивый пистолет…

      Не без интереса и долго, ощущая в руках приятную тяжесть огнестрельного металла, Николай уже по-деловому дал несколько советов осторожного и непубличного обращения с оружием. Но что более всего укрепило к нему уважительное отношение моих родителей – слово офицера сдержал.

      Бывая по службе в наших краях, капитан Власенко нередко заезжал уже на своем служебном «Виллисе», откровенно толковал с отцом о каких-то своих делах и еще долго был с нашей семьей в добрых отношениях.

      Вот уже присмирели в лесах рыхлые тяжелые снега, и согревали полуденным солнцем свои рыжие бока обросшие прошлогодней щетиной косогоры, а долина меж гор тепло потягивалась, освободившись