Багульника розовый дым. Георгий Росс

стараясь не напитать землю-матушку, а просто захлебнуть ее побыстрее и насладиться этой своей жестокостью. Одновременно со вспышкой расколол небо удар, и столетняя лиственница, стоящая на косогоре, вдруг вспыхнула, как огромная лучина, разбитая до корня мощным разрядом. Она, будто славя вечную, непостижимую стихию огня в этом храме Создателя, горела свечой под проливным дождем.

      Серко невольно жался к нам. В его глубоких и темных глазах отражалась вся эта кошмарная и оглушительная ночь. «Хоть маленькие, но все же люди», – наверное, думал он, и от этого становилось спокойнее в его доброй лошадиной душе, как и всем нам, видя рядом такое огромное и сильное существо. Валерка, забравшись на кучу своих собратьев, отважно запел: «Врагу не сдается наш гордый Варяг»! Я понимал, что он так громко орет от страха, но, как ни странно, вся эта его показная эстрада внушала какую-то уверенность и в нас.

      Серко боялся выстрелов и потому после каждого удара грома слегка приседал, прижимая уши. Не всякая лошадь к этому приучена. Я это хорошо усвоил после того, как однажды на охоте мы с ним оказались так близко от стоящего в багульнике гурана, и у меня не оставалось ни секунды чуть развернуть коня или карабин. Стрелял прямо между его ушей. Было мне лет восемь тогда, и отцовские кирзовые сапоги не оказались большой помехой, так и оставшись торчать в стременах, когда я пулей вылетал из седла. Серко сгоряча было хватанул, но, отскочив и поняв свою оплошность, встал как вкопанный, конфузливо подошел, мотнув умной головой, дескать, что это я, Господи! И ткнул в меня своим теплым носом.

      И, наконец, над нашими головами разразился настоящий Вселенский Хаос. Огненная геенна, слившаяся в сплошной грохот, извергающий шквал молний и воды, наводя на нас мистический ужас, застывший в глазах, и будто звучавший в глубине нашего детского, еще не окрепшего сознания, отчетливыми словами: «Я – гроза и прихожу к вам утвердить свое высшее предназначение, силу и могущество Создателя, неотвратимость наказания и превосходство божественного промысла над всеми копошащимися тварями на этой грешной земле».

      Холодный дождь лил, как из ведра, и вода, поднявшаяся в озерке, угрожающе подступала к нашей яме. Зажмурясь и прикрыв головы ручонками, мы замерли в обреченном ожидании конца этой нашей замечательной рыбалки. Далеко за полночь, наконец, гулко грохнуло где-то в отдалении, ослепив всю округу, и будто покатилась телега по горам, рассыпая огромные камни, недовольно громыхая, отдаляясь все дальше по окрестным распадкам. Уже вконец обессиленная и изрядно потрепанная, увлекаемая шалыми ветрами туча еще разок огрызнулась, сверкнув недобрым глазом, и устало завалилась за дальней грядой хребта. Все смолкло, неслышно чуть моросило сквозь уже проступавшие на небе звезды. И только слышно было, как с мокрой листвы гулко падали крупные редкие капли, будто забивая гвозди в и без того мокрую землю.

      Светало. Ехали молча, не нарушая тишины, словно боялись что-то расплескать в себе, как мудрые