Жестокий век. Исай Калашников

своего нойона, на эту обезумевшую девушку, Чиледу подхватил ее на руки, вынес из юрты. Толпа сгрудилась возле него, посыпались крепкие шуточки и веселые советы.

      – Расступись! – крикнул он.

      На руках принес ее в свою юрту, бросил на постель, погрозил кулаком.

      – Покричи еще! Стукну разок – навсегда замолчишь!

      Но она его, должно быть, и не слышала, каталась по постели, сотрясаясь всем телом от рыданий. Вечерние сумерки втекали в юрту через дымовое отверстие. Очага разжигать он не стал, съел кусок старого, с прозеленью, сыра, лег спать у двери (еще убежит – себе на беду). Но разве заснешь! Кричит и кричит, уж и обессилела, и охрипла, а замолчать не может. И Оэлун, наверно, так же выла от безысходного отчаяния, и не было кругом ни одного человека, который понял бы ее горе.

      – Перестань, – попросил он ее. – Пожалуйста, перестань. Твой крик скрежещущим железом царапает душу. Ничего худого тебе не сделаю, слышишь? Ты мне совсем не нужна. Хочешь – уходи. Только куда ты пойдешь? Некуда тебе идти.

      Его негромкий голос, кажется, немного успокоил ее. Рыдания стали тише. Он поднялся, подошел к ней, положил руку на вздрагивающее плечо.

      Девушка отпрянула, села, прижимаясь спиной к решетке юрты.

      – Ты послушай меня… – Он снова протянул руку.

      Девушка вцепилась в запястье острыми зубами. Он не отдернул руку, сказал с укором:

      – Ну зачем это?

      Ее зубы медленно разжались.

      – Уйди!

      – Не бойся ты меня, не бойся!

      Ему очень хотелось, чтобы она успокоилась, поняла, что он и в самом деле желает ей лишь добра. Развел в очаге огонь, принес в котелке воды.

      – Пей. Тебе будет легче. Смотри, что с моей рукой сделала.

      На запястье два кровоточащих полумесяца – следы ее зубов.

      Она сидела на том же самом месте, спиной к решетке, и всхлипывала, но взгляд опухших от слез глаз стал как будто яснее.

      – Видишь кровь? Клянусь ею: ты для меня сестра. Понимаешь? Ну, ничего, потом поймешь. Ложись спать.

      Свет от пламени очага полоскался на сером войлоке потолка, искры стремительно уносились в дымовое отверстие, исчезали в черном небе. Девушка стянула у горла халат, прикрывая голую грудь. Он лег на свое место, отвернулся.

      – Почему так убиваешься? Муж остался там?

      – Н-нет.

      – Мать? Отец? Дедушка?

      – Они убили дедушку… И его мать убили.

      – Мать твоего дедушки, что ли?

      – Булган, мать моего жениха.

      – А-а… Не изводи себя слезами. Смерть не самое страшное, девушка. Тебя как зовут?

      – Каймиш.

      – Кто твой жених, Каймиш? Воин? Нойон?

      – Мой дедушка учил его делать стрелы. У меня теперь никого нет. И у него тоже нет родных.

      – Я твой брат, Каймиш, – напомнил он.

      – Ты вправду такой… ну, добрый? Не обманываешь меня? Лучше уж убей, чем обманывать.

      – Не обманываю. Я на крови клялся. Не знаю только, зачем, для чего все это делаю. Для меня нет более заклятых врагов, чем твои тайчиуты.

      – Я не из их племени. И жених тоже.