Брюсова жила. Василий Павлович Щепетнев

Норушку – смотрите, это я, Наташа Лунаева, еду. Как назло, трещотку он сам сделал для неё, из гусиного горла. Хорошая получилась, громкая. Всем слышно.

      Урюк ее тоже услышал. Повернул башку, а затем развернулся и сам, развернулся и потрусил к калитке.

      Где-то под ложечкой засосало и сердце остановилось. А делать нечего. Назвался груздем, полезай в пузо.

      Он шагнул к калитке, шажком маленьким, робким. Второй вышел побольше, а третий – совсем хорошим.

      – Куда? – крикнул Петька, но отвечать некогда. Куда, куда, в магазин по дрова! Калитку прихлопнуть, а то ведь порвет Урюк Наташку.

      Секунды тянулись, как сосновая смолка, терпкие, вяжущие. А ведь могу и не успеть. Санька побежал действительно быстро – но у самой калитки наткнулся на спину.

      – Пусти, – пробормотал он.

      – Гостю первое место, – ответил Корнейка и шагнул во двор.

      Ну, всё. Не было даже сил закрыть глаза. Урюк огромными прыжками приближался к калитке. Три прыжка. Два. Один…

      – Привет, привет, друг человека, – голос Корнейки, спокойный, укоризненный, для Урюка оказался крепче цепи. Пес остановился в пяди от Корнейки. За забором ахнула и замолчала крикливая соседка. Петька-Пирог, что вдруг оказался рядом, схватил за руку.

      – Шалишь, брат? Скучно? Ты большой, взрослый, делом займись.

      Пес понуро опустил голову, кончик хвоста едва вилял.

      – Цепь, конечно, нехороша. Так ведь вон ты какой! Боязно.

      Урюк тявкнул. Не громко, не басовито, как прежде, а робко, даже заискивающе.

      – Ты, конечно, отчасти и прав. В самом деле, где это видано – метлой.

      – Эй, паренек! Ты его того… подержи, а? Или вот веревка под лестницей, ты его веревкой за ошейник, и к дереву, – Малков пытался говорить уверенно, но чувствовалось – он растерян и даже напуган.

      – Зачем же – веревкой? Он этого не любит.

      – Да кто его спрашивает! Перебаловал я его, вот и дурит. Ничего, шелковым станешь, и не таких обламывали! – хозяин слез с крыши, но к собаке идти не торопился. – Я его, понимаешь, в питомнике брал, денег отвалил немеряно, а он…

      – Он на взводе.

      – Чего?

      – На взводе. В другой раз не лаять будет, а сразу рвать начнет.

      – Это меня? Хозяина?

      – А он не знает, что вы хозяин. Думает, чужой.

      – Не видел он чужих, дурья башка! Кормлю, пою…

      – Одеваю, – тихонько добавил Петька-Пирог, но Малков не расслышал. Или сделал вид, что не расслышал.

      – Ему этого мало.

      – Что ж, песни петь прикажешь? Лезгинку танцевать? Сказки на ночь рассказывать?

      – Сказки бы неплохо, – Корнейка опустил руку на голову Урюку. Тот прижмурил глаза и заворчал, но не зло, как прежде, а мирно, умильно.

      – Кто бы мне сказку рассказал, – вздохнул Малков. – А ты, я вижу, по собакам спец. Сечёшь.

      Корнейка промолчал.

      – У тебя что, много собак было? Или отец… как это называют – дрессировщик, проводник? Во, кинолог?

      – Что-то вроде.

      – У меня, понимаешь, это первая собака. С детства мечтал, ещё