Музей. В. М. Ломов

вернулся в комнату таксидермиста и опять стал убирать со стола. Что я делаю? Мне же работать надо. Надо работать, но я чувствовал во всем теле страшную усталость, накопившуюся за последнее время. Не было сил пошевелить даже пальцем. Я присел на минуту на диван, закрыл глаза и отчетливо увидел Федула, пинающего крышечку. Интересно, что он делает сейчас? Я взглянул на рысь. Я не мог отделаться от впечатления, что она смотрит на меня. Ей хорошо и спокойно, у нее есть крыша. Взяв в руки газету, я стал искать место, к которому приглядывался Верлибр. «Интересная фамилия, – подумал я, – Верлибр. Чего он там выглядывал?» Среди стандартных объявлений в глаза бросилось одно. Я прочитал его один раз, другой и никак не мог схватить суть: «Меняю юг души на север можно меньше плюс вид на счастье».

      – Можно меньше, – пробормотал я, отбросил газету и взял рукавицы.

      И тут зашел Федул. В шапке, пальто и сапогах, а в руке он держал охапку роз.

      – Привет, – сказал он. – Вот цветочница дала подержать…

      – Поди спер?

      – Может, купишь? По дешевке отдам, – он понюхал цветы и дал понюхать мне. – Как?

      – Мочой отдают, – оценил я.

      – Это от меня. По контрасту. Основной принцип искусства. Бомж с розами – такого даже у Ибсена нет. Слишком абстрактно. Я ведь без малого двадцать лет в театральных критиках проходил.

      – Вовы Сергеича нет, на базе он, – сказал я. – Как тебе это объявление как театральному критику?

      У меня не было никаких сил начинать второй акт трудового дня, и я тянул антракт. Федул прочитал, пожевал губами.

      – Как афиша на тумбу.

      – Ты откуда взялся? – поинтересовался я. – Чего паришься? Снимай пальто.

      – На пенсии, как дерьмо в проруби.

      – Не хватает?

      – Да нет, я просто бродяга по натуре. Вся жизнь в тусовках и экспедициях.

      Федул скинул пальто и шапку и остался в одной майке неопределенного цвета поверх вылинявших спортивных штанов «Адидас».

      – Полушинель, – с гордостью отрекомендовал он свое пальто. – Мы все вышли из полушинели.

      Голос у Федула по тембру напоминал голос таксидермиста. Я пригляделся: Федул был очень похож на Вову Сергеича. Федул, заметив мой интерес, усмехнулся:

      – Братья мы с Вовчиком. Я старший. Иногда по старой памяти помогу ему чем. Я ведь тоже таксидермистом был, четверть века!

      – А двадцать лет в театральной критике? Сколько тебе?

      – Скоро шестьдесят пять, – с гордостью произнес Федул.

      – Ты ж говорил, полтинник?

      – Это для прессы.

Абсолютная свобода бомжа…

      – Абсолютная свобода бомжа, – ни с того ни с сего стал рассуждать Федул, – зиждется на его высоконравственных жизненных принципах и питается высоким моральным духом.

      – Понятно! – сказал я.

      – Брось, ни фига тебе не понятно. Жена есть?

      – Нет.

      – Ну вот, а говоришь, что тебе понятно всё. Всё понятно бывает только с женой. Я вот для большей ясности ее оставил одну. Ей это в самую кассу. Жены рады спровадить нас хоть в Зимбабве. Ладно, ты иди делай чего надо, а я тут вздремну