Невидимки. Чак Паланик

мне восторг.

      Вспышка.

      Логопед сказала:

      – Бренди, для того, чтобы твой голос стал более тонким, необходимо приподнять гортанный хрящ. Это та самая выпуклость, которая устремляется наверх, когда при пении ты берешь самые высокие ноты. Если хрящ переместить немного вверх, твой голос будет звучать в диапазоне между соль и до второй октавы. А это приблизительно сто шестьдесят герц.

      Бренди Александр и то, как она выглядела, перевернули весь мой мир. Мне показалось, я в виртуальной реальности. Каждое мгновение она выглядела как-то иначе. Я делала шаг, и Бренди была зеленой. Второй шаг, и эта фантастическая особа становилась красной. Серебряной, золотой…

      Потом она ушла.

      – Несчастное, заплутавшее в мирской неразберихе создание, – сказала сестра Кэтрин, сплюнув на цементный пол, и взглянула на меня.

      Я, как завороженная, смотрела в конец коридора.

      – У тебя есть родственники? – спросила сестра Кэтрин.

      Я написала на листке бумаги, прикрепленном к специальной дощечке:

      у меня был брат-гомосексуалист

      он умер от СПИДа.

      Монашка ответила:

      – Наверное, так лучше. Правда ведь?

      Перенесемся в тот день, когда после последнего визита Мануса прошла уже целая неделя. Самого последнего визита. Ко мне заявляется Эви. Она рассматривает фотографии и сдавленным шепотом разговаривает с Господом и Иисусом Христом.

      На коленях у Эви стопка журналов «Вог» и «Гламур». Она принесла их мне.

      – Я поговорила о тебе с агентством. Они сказали, что могут переоформить твои договоры, чтобы ты продолжала с ними сотрудничать в качестве модели рук, – говорит Эви.

      Она ведет речь о рекламировании колец для вечеринок, бриллиантовых браслетов для игры в теннис и прочего никчемного дерьма.

      Неужели ей кажется, что мне приятно слышать подобные вещи?

      Я не в состоянии ответить.

      Я даже есть теперь не могу. Питаюсь только жидкостями.

      Никто на меня не смотрит. Я ведь невидимая.

      Я хочу лишь одного: чтобы кто-нибудь спросил, что произошло.

      Тогда я была бы вполне довольна жизнью.

      Эви смотрит на пачку журналов.

      – Переезжай жить ко мне, когда выпишешься из больницы.

      Она расстегивает застежку-молнию на своей сумке из парусины, положив ее на край моей кровати, засовывает в нее обе руки и добавляет:

      – Нам будет весело вдвоем. Вот увидишь. Ненавижу жить в одиночестве.

      Она говорит:

      – Я уже перевезла твои вещи к себе. Положила их в свободную спальню.

      Все еще роясь в своей парусиновой сумке, Эви сообщает:

      – А я иду на съемки. Если у тебя на руках есть контракты с какими-нибудь другими агентствами, может, уступишь их мне?

      Я пишу на доске с листами бумаги:

      на тебе мой свитер?

      Я машу листком у нее перед лицом.

      – Да, – отвечает она. – Но, надевая его, я была уверена, что ты не станешь