Петля. Том 2. Инга Александровна Могилевская

Я же только позволяю ей сделать то, что ее хоть немного утешит.

      И снова вопль…Да такой, что мне приходиться заткнуть уши. По телу пробегает озноб.

      – Тогда радуйся… – шепчу я, – ты завершаешь то, что они начали. Ты убиваешь в ней остатки человечности.

      Он хмурится, осудительно покачивает головой.

      – Скажи, Иден, скольких ты пристрелила там в «Континентале»?

      – Я не считала.

      – А я посчитал. Троих насмерть. И двоих ранила.

      Вопль ниспадает в булькающий хрип… Уже в любом случае поздно.

      – Ты убила от трех до пяти человек, Иден, – повторяет он.

      – И что с того?!

      – Пристрелила их, не дрогнув, не колеблясь, не сожалея и не раскаиваясь. Значит ли это, что в тебе тоже больше нет человечности?

      В его низком голосе и ровной интонации верткой ящуркой промелькнул сарказм – промелькнул и тут же скрылся, а между тем настороженные пытливые зрачки продолжают изучать меня из глубоких нор-глазниц. Ждут моего ответа.

      – Может, уже и нет, – выдыхаю я, отворачиваясь и глядя на возвращающуюся Тересу. Шагает твердо и быстро. Одежда измазана кровью, на лице все та же лишенная эмоций маска.

      – Тогда, какая тебе вообще разница? – пожимает плечами Рамин, заводя машину.

      V

      Утро следующего дня началось для тебя с нечеловеческого истошного вопля. Трудно было поверит, что этот жуткий звук исходит из горла твоего брата – из этого маленького прильнувшего к тебе тельца.

      – Тише, что случилось, chaq’?

      Малыш кричал во сне и совсем не слышал тебя.

      И тогда снова, обнимая его еще крепче, тормоша за хрупкое плечико:

      – Ну, тише, тише… Это просто сон. Все хорошо.

      Мальчик резко дернулся, вырываясь из оков своих кошмаров, на мгновение отпрянул от тебя – испуганный и дикий. И вот уже снова прижимается, подрагивает. Ужас в широко разинутой синеве глаз – оглядывается по сторонам в поисках привидевшегося врага.

      – Тебе все приснилось, chaq’. Тут никого нет. Только мы вдвоем, – утешаешь ты, а у самого до сих пор мурашки по коже бегут от этого вопля, этого взгляда. Что же такое с ним творится? Что за изворотливый страх проскользнул в твоего братишку, когда ты всю ночь охранял его от кошмаров своими крепкими руками? Или страх уже был внутри него, и теперь, не стерпев тесноту своей обители, рвался наружу? Пытался расширить свои владения? Завладеть еще и тобой? Нет… Ты же не трус. Ты не способен испытывать страх. Ты даже не помнишь, когда последний раз чего-то боялся. Тогда что это – что это за чувство, пробегающее по коже ознобом – вверх по позвоночнику и прямо в мозг – впивается, клацая ледяными клыками… Насильно сдерживаешь участившееся дыхание и бешено скачущее сердце. Воздуха не хватает. Нужно взять себя в руки. Глубокий вдох…

      – Все хорошо, Сани… Никто тебя не тронет. Я не позволю.

      Братик понемногу успокаивается. Медленно утихает, а потом и вовсе прекращается бисерный дребезг хрупких пронизанных страхом косточек – замирает чечетка миллиардов блошиных ножек под тонкой