Прорыв начать на рассвете. Сергей Михеенков

розовым молозивом. Пелагея оглядывала здешний мир, и праздничность его цветов и оттенков отзывались душевным покоем. «Всё будет хорошо, – думала она, – всё будет хорошо…» Не может же здесь, посреди этого розового покоя, от которого, кажется, вот-вот запахнет свежим парным молоком, исходить зло, опасность для неё, для её детей и родни. Какое-то беззвучное движение уловил её глаз. Она испуганно встрепенулась, пока ещё не понимая, что она увидела и где. Боясь останавливаться, она огляделась. Справа начинался глубокий овраг. Видимо, летом по дну его течёт ручей, берущий начало где-нибудь неподалёку, в родниках, вон под теми дубами наверху. Овраг зарос липами. И на одной из них, самой большой, что-то наброшено, как будто какое-то покрывало, огромных размеров, округлое. Низ его слегка трепещет. Ветра нет, но концы покрывала всё же колышутся. Видимо, там, вдоль оврага, протягивает тугим сквозняком. «Да это же парашют, – догадалась Пелагея. – Вот и стропы вниз свисают. И на них висит человек. И под его телом кто-то копошится. Человек висит неподвижно. А внизу – живые. Да это же волки! Нет, на волков вроде не похожи. Собаки!»

      – А ну пошли! – закричала она и взмахнула автоматом.

      Теперь и собаки её заметили. И сразу кинулись вниз. Они летели по оврагу лохматым рычащим комом. Пелагея оцепенела, с ужасом видя, как приближается к ней оскаленный клыками лохматый ком. Она всегда боялась собак. И теперь, мгновенно поняв, что они там делали вверху, возле мёртвого тела парашютиста, и что вот-вот они кинутся на неё, она выставила вперёд автомат, поймала в кольцо прицела стремительно приближающуюся цель – совместить три точки! – и нажала на спуск. Она не боялась стрелять, никогда не пугалась звуков выстрелов. «Главное, – думала она теперь, – не промахнуться». Из ствола плеснуло огнём и металлическим грохотом. Автомат подбросило вверх, стало задирать. Она отпустила курок, снова прицелилась и теперь уже выпустила точную, в самую середину оскаленного лохматого кома, длинную очередь. Одна из собак завертелась на снегу и замерла. Две другие, визжа и пряча клыки, метнулись в кусты. На снегу среди размётистых следов она увидела будто завёрнутые в пушистый снег капли и жгутики крови.

      Справившись с дрожью во всём теле, она прошла несколько шагов и опустилась на корточки. Посидела немного, отдышалась и пошла дальше. Вскоре впереди открылась широкая долина, белая, как выглаженная свежая простыня, а за нею чёрной непроницаемой оторочкой виднелось нечто необычное. И Пелагея, только потому, что она была готова увидеть это, поняла, что перед нею лежало то самое озеро Бездон, о котором в Прудках ходило столько легенд и нехороших разговоров. А чёрной оторочкой была вода. Над водой курился пар. И от этого берёзы и дубы в окрестностях были покрыты толстым мохнатым инеем.

      Никогда Пелагее здесь не доводилось бывать. Она оглядывалась по сторонам. Пальцы её всё ещё дрожали. Вперёд, к воде, идти было нельзя – опасно. Да и незачем идти туда, где одна вода. Она стала внимательно оглядывать окрестность, и на другой стороне озера, немного левее какого-то островка, тоже заиндевевшего, увидела что-то похожее