Азовский гамбит. Антон Перунов

еще устроить пир и пригласить скоморохов, которые будут скакать и прыгать, отпуская при этом матерные шутки, от которых даже рейтары краснеют. Правда, потом духовник с патриархом мне по очереди на мозги капают, мол, грех это, но куда деваться?

      В общем, единственным доступным развлечением, не подпадающим под санкции церкви и при этом не совсем скучным, являются настольные игры. В особенности шахматы. В прошлой жизни я играл, но, что называется, без фанатизма, а тут отчего-то пристрастился.

      На Руси, кстати, двигать фигуры по клетчатой доске любят издавна. Говорят, еще Иван IV, прозванный за жестокость Васильевичем, очень уважал эту игру. Вероятно, с той самой поры выигрывать у царя считается не то чтобы неприличным, а немножечко опасным. В общем, когда я пятерым боярам подряд поставил детский мат, стало понятно, что нужен партнер.

      Неожиданно им стал мой бывший секретарь, а ныне преподаватель в царской школе при Славяно-греко-латинской академии Первушка Анциферов. Первая наша игра произошла довольно случайно, а теперь дьяк по вечерам с шахматной доской и мешком с фигурами приходит в Кремль. Служба у него такая! Игрок он, по всей видимости, не очень хороший, раз даже я справляюсь, но по местным меркам безбашенный. Выигрывать у царя, пусть даже и не все партии подряд, кроме него никто покуда не решался. Ну что ты будешь делать, никогда не было, и вот опять!

      – Мат тебе, государь! – победно улыбнулся Первак.

      – Кстати, как мои оболтусы? – поинтересовался я, положив короля на бок.

      Оболтусы – это царевич Дмитрий и участник всех его детских проказ Петер. Обычно они стараются смыться из-под зоркого глаза приглядывающих за ними дядек и нянек, чтобы что-нибудь натворить. Но теперь холодно, и молодые люди чинно сидят рядом с нами на лавке, с азартом наблюдая за нашим поединком.

      – Усердно постигают науки, – постным голосом докладывает их наставник в русской грамоте и письме, снова расставляя фигуры.

      – Неужто совсем не озоруют?

      – Бывает, – дипломатично отвечает Анциферов.

      – А подробнее? – прищурился я, заметив, как напрягся Петька.

      – Да так сразу и не упомнишь, – задумывается дьяк. – Разве что кто-то из них на поварне кошку поймал да привязал ей к хвосту ложку деревянную. Она, значит, бежит, а ложка тарахтит. Животина, понятное дело, пугается и шибче… так урок и сорвали!

      – Это не мы, мой кайзер! – делает честные глаза Петер.

      – Мы не знаем, кто это, – менее уверенным голосом добавляет царевич.

      – И когда это случилось?

      – Так сегодня.

      – И ты сразу вспомнить не мог, – хмыкнул я, переставляя фигуру. – А почем знаешь, что они?

      – Так ведь не признался никто и доносить не стал, – пожал плечами Первак.

      – И что с того?

      – Если бы кто другой, – принялся объяснять дьяк, – обязательно нашелся б наушник[10]. А на царевича клепать дураков нету!

      – Логично, – хмыкнул я, оборачиваясь к пацанам. – Что скажете, лиходеи?

      – Это не мы, – стоял на своем Петька.

      – Уверен?

      – Вот

10

Наушник – тот, кто наушничает, доносчик.