Новолетье. Ольга Николаевна Лемесева

становище встретило их безмолвием. Лишь за заплотом слышалась беспокойная возня. На туликовы вопли вышел сам Куртыш с толпой телохранителей, ощетиненной луками. Опять молодцам пришлось удерживать рвущегося к воротам Тулика.

      Стариков посох упёрся Тулику в грудь:

      – Назад вертайся; нет здесь тебе невесты! Алуше в своём племени достойный жених сыщется. Так велят ей предки. Вы от своих пращуров отказались, забыли их; за то ещё примете кару! И не след тебе являться здесь; за ослушание смертью наказан будешь!

      Речь эта, спокойно-жестокая, не успокоила Тулика. Он орал про честный сговор, требовал показать Алушу, – пусть сама скажет: не нужен ей Тулик более.

      Наконец, в окружении темнолицых восорок, вывели Алушу, по самые глаза укутанную в какую-то серую ветошь. Голосок еле слышный, ножом прошёл по сердцу парня:

      –…Не люб ты мне боле, Тулик… Есть у меня другой суженый…

      Вырвался Тулик из рук товарищей, молча пошёл к берегу…

      …И как успокоился Тулик, забыл свою Алушу, да стал угрюм и молчалив. Все заботы домашние были заброшены; матка его пласталась за двоих в поле и во дворе; парень валялся днями в тени под деревом. Вдова опять бегала в церковь, жаловалась Илье на сына. Не зная, на что решиться, засунув обиду подале, пошла опять к Зарянке. Та в этот раз не отказала; подходила к парню, заговаривала, поила водой наговоренной; сказала – пройдёт к свадьбе. Потом долго толковала с девушкой Малашей, – о чём неведомо.

      Увещевал молодца отец Самуил, заглядывая снизу вверх ему в лицо. Тулик кивал, соглашался будто б, и опять шёл в тенёк на травку. А то с девушками стал хороводиться, да не ладно, – нынче одна, завтра другая… Инда бегать от него стали девицы.

      Потом стал исчезать, на день, на два. Глазастые мальцы донесли, – плавает с острова к восорам, когда лодкой, когда так… К тому времени дошли вести в Беловодье, – взял Куртыш за себя Алушу третьей женой…

      Однажды воротился Тулик весь побитый; не пришёл, – приполз, места живого не было. Десять дён Зарянка со вдовой выхаживала его. Как поднялся, – высказал ему Илья всё, что накипело:

      – Муж ты или гунька посконная? Не жаль себя, – на мать посмотри! Ты ж её на обизор выставляешь, перед селом краснеть за сынка такого! В могилу её вгонишь, кто кормить тебя станет, баглай ты здоровый? Работать, – скурида заела, а ложка из рук не валится? Кабы там тебя не отметелили, – сам бы выпорол, да при всём честном народе!

      Свели парня в церковь, взяли с него слово строгое, – чтоб про другой берег и думать забыл. А видать, там ему крепко мозги вправили, инда пообещал к Овсеню жениться. Да где? Всех честных девушек пораспугал. А нашлась одна, – Малаша, не побоялась молвы. Может и прежде по Тулику сохла, кто знает? И вот как у них с Малашей всё скрутилось, – никто и не приметил, а только всю дурь с парня ровно дождём смыло. К свадьбе и крыша, и заплот вкруг избы, – всё было новёхонько. А урожай собрали в те поры, – любо-дорого!

      Семёнко уж третье лето в очередь с другими ребятами ходил в подпасках у хромого Кирюхи. Нынче,