Новолетье. Ольга Николаевна Лемесева

по силам…

      – А Зарянка, она сильная?..

      …Крышняк на ходу поправлял старые зарубки-знамена, пояснял сыну:

      – Под Киевом прадед мой своё знамя наискось засекал; здесь Берест, дед, другую черту добавил; отец мой приставил снизу засек, я другой; ныне знамя наше, – голова оленя. Пойдёшь своим путиком, – свой засек оставишь…

      …Где-то на второй версте тропа разделилась, отошла на полдень с другим знаменем, – угол и справа черта, – то Ильи путик пошёл…

      …Еловые лапы уже не били по лицу; на опушке чистого соснового бора, конды, из-под ног взметнулся жаворонок-юла. Верхушками сосен, грядой, пронеслась стая белок, осыпая шишки и хвою. Здесь и были первые их борти…

      До полудня обошли их с десяток; почистили, навощили, где трав душистых положили, – вереску, липы свежей. Гораздо Терешок навострился бегать по стволам на кованых шипах-кошках, доставшихся от киевского прадеда…

      Крышняк постукивал обушком топора по стволам, слушал гудение пчёл в дуплах, годные весной бортить, – знаменил; указывал сыну метки когтей и зубов "хозяина", – тот уж мимо гнезда пчелиного не пройдёт…

      …А в Киеве стольном сгущались грозовые тёмные тучи, чтобы однажды пронестись с бурей и молоньей над древней идольской Русью, над Рябиновым островом, над множеством островков, затерянных в лесных пустынях… Но не смела их буря, не унесла в небыль, а лишь смешала Русь иконную и Русь идольскую. По углам иконы развешаны,– днём помолиться; из-под лавок глядят, ждут ночных молений тусклые лики Рожаниц. Чужестранные святые подобрали под себя старые праздники, как почтенные, да незваные гости, коим и не рад, а прогнать нельзя…

      Терешок ждал Илью, а тот всё не приходил. Край болота вспыхнул рябиновым огнём; ночами на рыжем коне пробегала Осень, оставляя острый грибной дух, клочки золотого плата в березняках… В доме поселилась тишина, недобрая, предгрозовая…

      В Беловодье вдруг явился не ко времени Микитка Сухонос с десятком воев; все битые-израненные…

      – В сотне вёрст отсюда побили нас капишники. Со мной полсотни было, да, вишь, сколь осталось… Должок мы им вернули,– пожгли в золу селище ихнее… В Ростов едем сей миг; другую соберу дружину; вернусь, – ваших заболотских ведьмаков потрясу. И не той тропой идти, что пастух казал, – с другой стороны есть путь покрепче…

      – Может, морозов подождать, как моховина станет? – Илье бы задержать на какое-то время налёт Сухоноса, – Куда денутся? Там, поди, старичьё одно…

      – Чего ждать? Душа горит на них; разметать, чтоб духу идольского не осталось. Кого покрепче, – в холопья, в Ростов да Новгород; старьё в трясуху покидаю, – пусть, так и быть, остаются там…

      …Ладуша проснулась, чуть в приоткрытом окошке посветлел глаз ночи. Прежде, в эту пору мать ставила хлебы в печь; теперь она, бледная, с неприбранными косами металась по избе, скидывая в узел детскую одежонку. Ладуша заревела бы в голос, если б Терешок вовремя не сунул кулак под нос, – нишкни!..

      Он сидел на полатях, подогнув коленки, будто хотел в комок ужаться.