Непобедимая буря. Татьяна Алексеевна Коршунова

словно опьянённые приближением бури. Тревожно шелестели молодо-зелёные берёзки на опушке. А небо, как после удара громадным кулаком, злилось, наливалось, копило силы ответить земле – отыграться на ней.

      А Василий всё поднимался в гору: через смешанный перелесок – тропой, едва заметной среди ядрёной пижмы и полыни. Над непокрытой головой зарычало – и будто камни где-то повалились. Дождевая капля поцеловала плечо. И пахнуло в лицо хвоёй и влажным песком.

      Вот же оно, одиночество! Поэзия. Тишина. «Друг мой, буря, – распугала всех. Всех загнала под свою крышу. Непобедимая буря. За то я люблю тебя». Василий встал под ольху. Гофрированные листья позволили глазам подглядывать за островком-поляной, по другую сторону которой высились разлапистые ели.

      Не один он здесь стоял… Не один! И только ты – природа, созданная Богом, знала, как давно это свершилось! Это имя… «М» – свобода дыхания – и ещё раз «м». Как поцелуй. И голос…

      Зам-мигало.

      Один. Два. Три. Четыре…

      Грохнуло!

      Как скоро она пришла! Или думы заметить не давали. Красиво! Дунул ветер. А дождь не расходился, ждал свой черёд.

      Что за наваждение? Василий сдвинул брови и ткнулся затылком в ствол. Розовое платье развевалось на ветру на фоне елового ряда. Приближалось в центр поляны. Белые балетные туфли с лентой вокруг ноги. Медово-льняные растрёпанные завитки. Она?

      Огненная ломаная линия перекосила образ в глазах Василия. Попала в берег ручья за осокой слева.

      Девушка осталась. Дошла до центра поляны. Запрокинула голову. И протянула руки на сизую тучу.

      Как по сценарию, ливанул тёплый дождь. Бабахнуло!

      – Ты что? – пробормотал Василий. Схватил фрак под мышку и выскочил из-под ольхи.

      – Маремьяна!

      Будто не услышала. Не повернулась. Он добежал до неё – и схватил за плечи:

      – Вы безумны? С молнией не шутят! Она играть не станет!

      Большие светло-зелёные глаза раскрылись на него. По бледным щекам текло.

      – Нет, нет, нет! – она завертела головой, принялась закрывать лицо и ткнулась лбом к нему в грудь. – Только не вы! Вы не должны видеть моих слёз!

      Вспышка ослепила их обоих и заставила схватиться друг за друга. За ней раздался такой взрыв, словно в ста шагах рухнул Кёльнский собор. Дождь шумел, бил по траве.

      – Не страшно? – прошептал Василий.

      – Нет.

      Настоящая – не бесплотная перкаль рукава-фонарика смялась и потеплела под его пальцами. А собственная белая рубашка липла к телу и холодела.

      – Всё же лучше любоваться этим великолепием не здесь, – он взял девушку за руку и потянул в яму, оцеплённую кустами малины. Мигнуло, шарахнуло над еловыми верхушками – они упали на колени и пригнулись грудью к травянистому склону.

      Там, где «рухнул Кёльнский собор», на стволе старой осины зияло белое нутро. Длинная щепа коры лежала на земле.

      Маремьяна повернула мокрое и белое лицо:

      – Неужели я здесь – с вами? Я думала, вы никогда не заговорите со мной… Василий.

      – Вы тоже знаете моё имя?

      – Я