Синдром отторжения. Василий Владимирович Воронков

не испорчу.

      Экскурсовод покачал головой.

      – Уверен, вы найдете способ! Нет, в самом деле. Это обычное кресло. Посидите, если хотите. Но я вас настоятельно прошу, не трогайте ничего. Вообще ничего.

      – Хорошо, – согласился я, но не торопился садиться.

      Перед пыточным креслом стоял массивный компьютер в форме триптиха больнично-белого цвета. На левом крыле триптиха выстроились в ряд грубые тумблеры, обозначенные цифрами, а справа тянулись в несколько рядов кнопки с выгравированными на них буквами – как клавиатура в неправильном, алфавитном порядке. Центральная часть терминала представляла собой решетку с широкими прорезями, в которых неприятно поблескивало что-то черное и плотное, как застывший мазут.

      Раньше операторов заставляли надевать тугой обруч, который до боли сжимал виски, но теперь обходились без этого – достаточно было активировать терминал и усесться в кресло.

      Я стоял, опираясь рукой о подлокотник, и разглядывал терминал, пока наконец не понял, что в центре управления стало совершенно тихо. Экскурсовод больше не надоедал историями о «Пульсаре», не перешептывались студенты, не слышалось шарканья шагов.

      Я обернулся.

      Все застыли, как в приступе немого паралича – гид рядом с окном, прижав руку к впалой груди, остальные студенты между столами, у стен, или у двери, оцепенев, точно на мгновенном снимке, – и неотрывно смотрели на меня.

      Я почувствовал холодок на спине. Дождь прекратился, но огромное бронированное стекло еще затягивала хмурая пелена.

      Я повернул кресло к себе, уперся в подлокотники и стал медленно опускаться. Что-то подо мной скрипнуло, я испуганно вздрогнул, руки с подлокотников соскользнули, и, зажмурив глаза, я упал в кресло – будто нырнул в поток кипящей воды.

      Комнату залила ослепительная белизна, мышцы разом свело судорогой от боли, но я не мог даже закричать, потеряв голос, лишившись дыхания. Невозможно яркий свет прожигал насквозь, а грудную клетку разрывало, как при взрывной декомпрессии.

      Вскоре я перестал чувствовать боль – рассудок не выдержал, и я провалился в бесконечную темноту, разом сменившую белое сияние. В этой бессветной бездне не было ни чувств, ни мыслей, ни страха.

      – Все! – раздался чей-то приглушенный голос. – Время вышло!

      Тьма распалась, растаяла в электрическом свете – я сидел в кресле оператора в центре управления, а экскурсовод фамильярно похлопывал меня по плечу.

      – А ты, я смотрю, замечтался, – сказал он. – Пора. Нас ждут.

      Я долго смотрел на него, не понимая, что происходит.

      – Пойдем, – сказал экскурсовод. – Время вышло. Еще посидишь за терминалом – и не раз.

      Я поднялся, опираясь о столешницу. Ноги дрожали.

      – Давай! Поторопись!

      Я сделал шаг к двери и покачнулся. Тощий мужчина схватил меня за плечо.

      – Да что с тобой?

      – Я… – Говорить было тяжело, горло пересохло. – Я…

      Меня вывели из центра управления