Тень и Коготь. Джин Вулф

Тракса

      Следующие десять дней я прожил как клиент в камере верхнего подземного яруса (не так уж далеко от той, где держали Теклу). Поскольку гильдия не имела права держать меня в заточении в обход законных процедур, на замок двери не запирали, однако снаружи дежурили двое подмастерьев с мечами, и я переступал порог лишь единожды, на второй день, когда меня водили к мастеру Палемону, чтобы доложить о происшедшем и ему. Это, если хотите, и было судом надо мной, а оставшиеся восемь дней ушли на вынесение приговора.

      Говорят, будто время имеет странное свойство – сохранять в целости факты, делая нашу прошлую ложь истиной. Так вышло и со мной. Я лгал, утверждая, будто люблю нашу гильдию и не желаю для себя иной жизни. Теперь ложь эта обернулась правдой: жизнь подмастерья или даже ученика казалась мне бесконечно привлекательной. Нет, не только от уверенности в скорой смерти – все это тянуло к себе оттого, что было бесповоротно утрачено. Теперь я смотрел на своих братьев глазами клиента, и с этой точки зрения они казались неизмеримо могущественными, воплощенными первоосновами огромного, враждебного, почти безупречного механизма.

      Теперь, находясь в совершенно безнадежном положении, я ощутил на себе то, что внушил мне однажды мастер Мальрубий: надежда есть физиологический процесс, не зависящий от реалий внешней среды. Я был молод, я получал достаточно пищи и вволю спал и потому надеялся. Вновь и вновь, засыпая и просыпаясь, я мечтал о том, что в самый последний миг Водал явится мне на выручку – и не один, как в тот раз, в некрополе, но во главе армии, которая сметет с лица Урд тысячелетнюю гниль и снова сделает нас повелителями звезд. Мне часто казалось, будто из коридора доносится грохот шагов этой армии, а порой я даже подносил свечу к дверному окошку, так как думал, будто там, за дверью, мелькнуло лицо Водала.

      Я, как уже было сказано, не сомневался, что буду казнен. Больше всего в те дни мои мысли были заняты тем, как именно это произойдет. Я был обучен всем премудростям палаческого искусства и теперь оценивал способы казни – иногда один за другим, в том порядке, в каком их нам преподавали, иногда же – все вкупе, словно впервые открывая для себя сущность боли. Жить день за днем в камере, под землей, и думать о муках мучительно само по себе.

      На одиннадцатый день меня вызвали к мастеру Палемону. Я снова увидел яркий солнечный свет и вдохнул воздух, напоенный влагой, принесенной ветром, предвещающим скорую весну. Но чего стоило мне пройти мимо распахнутых дверей башни и увидеть сквозь нее ворота в стене, возле которых мирно почивал в кресле Брат Привратник!

      Кабинет мастера Палемона показался мне огромным и бесконечно – словно все заполнявшие его пыльные книги и бумаги были моими собственными – дорогим. Мастер попросил меня сесть. Он был без маски и казался гораздо более старым, чем прежде.

      – Мы с мастером Гюрло обсудили твой поступок, – сказал он. – Пришлось посвятить в происшедшее также и подмастерьев, и даже учеников. Им лучше знать правду. Большинство сошлось на том, что ты заслуживаешь смерти.

      Он сделал паузу, ожидая, что я отвечу на это, но я молчал.

      – Однако многие высказывались и в твою защиту. Некоторые подмастерья