В ритме гоор. Сахиб Шихмирзаева

стихи прочитал, известные, а будто жизнь рассказал, будто про себя. Светом бредить будешь, а огонь тебя поманит. Свет не есть огонь. Не иди за огнём – настороженный взгляд будто проник во внутрь Саида и выскользнул из него прожженный.

      – Дурак я что ли в огонь идти?

      – Вот и не иди сынок – со светлой печалью в глазах улыбнулась она. Привстала рядом с ним, положила руку на голову и начала шептать, слегка поглаживая по волосам, слова молитвы, изредка по три раза поплёвывая. Максуд зажав руками рот смеялся про себя, а Саид смотрел то на бабушку Максуда, то на, еле сдерживающийся от смеха Максуда, и чувствовал себя неловко.

      – Чего это она? – спросил Саид, как только она отошла.

      – Против сглаза и оберег от бед делает. Она мне много раз делала – улыбнулся Максуд. Ещё от испуга и страхов лечит. Раскаляет олово, проводит вокруг тебя три раза, приговаривая молитву, и в холодную воду вливает. Так по рисунку в какой выльется олово, чего испугался скажет. И так несколько раз, пока все страхи не раскроет, да не уберет.

      Вошла бабушка с кастрюлей, вареной тыквы. Запах ароматной вареной тыквы заполнил комнату.

      – Уду, это такая сказка у тебя? Не, не считается. Нам настоящую сказку.

      – Сказку-то улыбнулась она и вновь засветилась. – Достала из кастрюли кусочки вареной тыквы, выложила их на большую тарелку, посыпала сверху слегка сахаром и начала рассказывать:

      – Высоко-высоко в горах, так высоко, что ни взглядом человеческим не увидеть, ни орлом великаном не достать, где на вершине вглядываясь во времена сидит Симург, где облака по над пропастью по краям обвисли, обитали на земле люди с крыльями. А крылья те не как у птицы с перьями, а из света белого. Тот свет не жжет, да глаза не слепит, напротив, глазам довольствие да душе успокоенье дарит. И были у них свои порядки да законы свои. Не позволено людям лететь за пределы горной цепи, покидать границы своего маленького мира.

      Мир летающих людей

      В три часа сорок минут утра, на выжженной солнцем, оголенной скуле Мёртвой скалы, на самой её вершине стоял мальчик двенадцати лет с устремленным в пропасть вострым взглядом и наклоненной вниз головой. Он не обращал внимания ни на усиливающийся ветер, ни на гром, возвещавший о возможной угрозе с неба.

      Он орлом взмылся вверх, а затем раскрыл крылья и полетел вниз, ниже, чем пускала его медная завеса, которая почему-то исчезла. Не успел он как следует удивиться факту исчезновения завесы, как крылья его истончились и вскоре и вовсе исчезли. Падение. Стремительное и неуправляемое. Мальчик смотрит то направо, то налево, где он видел всегда свои световые крылья. их нет. Нечего открывать. Обезумевший взгляд и крик скрежещущий глотку.

      Нурали, открыв глаза, быстро оглядел пещеру, вот горит огонь в центре пещеры, у входа дремлет отец, мать с сестренкой за завесой мирно посапывают, и успокоившись тем, что это лишь сон, повернув голову бросил взгляд на крылья. Тоже на месте. Надо же такой глупости присниться.

      Однако, несмотря на тревожный исход сна, Нурали после завтрака отправился на вершину Мёртвой горы, посмотрел вниз. Он и раньше много раз смотрел туда и видел всегда блеклое светло-голубоватую завесу, которую местные жители именовали Дном мира. Много раз с мальчишками они там вставали прыгали, т.к. прыжок давал эффект отдачи, как от резины. Дно мира всегда стояло