Судьба человека. Донские рассказы. Михаил Шолохов

я уезжаю к нему на днях…

      У Ильи губы словно серым пеплом покрылись.

      – Ты за-му-жня-я?

      – Да, живу с одним комсомольцем. Я сожалею, что не сказала тебе этого раньше.

      На работу не ходил две недели. Лежал на кровати пухлый, позеленевший. Потом встал как-то, потрогал пальцем ржавчиной покрытую пилу и улыбнулся натянуто и криво.

      Ребята в ячейке засыпали вопросами, когда пришел:

      – Какая тебя болячка укусила? Ты, Илюха, как оживший покойник. Что ты пожелтел-то?

      В коридоре клуба наткнулся на секретаря ячейки.

      – Илья, ты?

      – Я.

      – Где пропадал?

      – Хворал… голова что-то болела.

      – У нас есть одна командировка на агрономические курсы, согласен?

      – Я ведь малограмотный очень. А то бы поехал…

      – Не бузи! Там будет подготовка, небось выучат…

* * *

      Через неделю, вечером, шел Илья с работы на курсы, сзади окликнули:

      – Илья!

      Оглянулся – она, Анна, догоняет и издали улыбается. Крепко пожала руку.

      – Ну, как живешь? Я слышала, что ты учишься?

      – Помаленьку, и живу и учусь. Спасибо, что грамоте научила.

      Шли рядом, но от близости красной повязки уж не кружилась голова. Перед прощанием спросила, улыбаясь и глядя в сторону:

      – А та болячка зажила?

      – Учусь, как землю от разных болячек лечить, а на энту… – Махнул рукой, перекинул инструмент с правого плеча на левое и зашагал, улыбаясь, дальше – грузный и неловкий.

      1925

      Алешкино сердце

      Два лета подряд засуха дочерна вылизывала мужицкие поля. Два лета подряд жестокий восточный ветер дул с киргизских степей, трепал порыжелые космы хлебов и сушил устремленные на высохшую степь глаза мужиков и скупые, колючие мужицкие слезы. Следом шагал голод. Алешка представлял себе его большущим безглазым человеком: идет он бездорожно, шарит руками по поселкам, хуторам, станицам, душит людей и вот-вот черствыми пальцами насмерть стиснет Алешкино сердце.

      У Алешки большой, обвислый живот, ноги пухлые… Тронет пальцем голубовато-багровую икру, сначала образуется белая ямка, а потом медленно-медленно над ямкой волдыриками пухнет кожа, и то место, где тронул пальцем, долго наливается землянистой кровью.

      Уши Алешки, нос, скулы, подбородок туго, до отказа, обтянуты кожей, а кожа – как сохлая вишневая кора. Глаза упали так глубоко внутрь, что кажутся пустыми впадинами. Алешке четырнадцать лет. Не видит хлеба Алешка пятый месяц. Алешка пухнет с голоду.

      Ранним утром, когда цветущие сибирьки рассыпают у плетней медвяный и приторный запах, когда пчелы нетрезво качаются на их желтых цветках, а утро, сполоснутое росою, звенит прозрачной тишиной, Алешка, раскачиваясь от ветра, добрел до канавы, стоная, долго перелазил через нее и сел возле плетня, припотевшего от росы. От радости сладко кружилась Алешкина голова, тосковало под ложечкой. Потому кружилась радостно голова, что рядом с Алешкиными голубыми и неподвижными ногами лежал еще теплый трупик жеребенка.

      На сносях была соседская