.

таких стерилизовать в зачатке надо!

      Зверь, стоя посередине помещения, таращит  на нас с ребенком залитые негодованием глаза. Оказывается, они у него темно–синие, почти черные. Утренний солнечный свет хорошо освещает заросшее щетиной уставшее лицо Медведя Ивановича. М-да уж, так себе морда.  А вдруг у него бешенство? Что там Галя говорила? Привороты ему делали? Что-то не то явно подсыпали. С Озверином перепутали.

      Шведов, наконец, отмирает, в два широченных шага уходит из кабинета, хлопнув дверью. Малыш мелко вздрагивает, а мое сердце подпрыгивает от хлопка.

      – У-у, медведь бесчувственный, – шиплю сквозь зубы и тут же ругаю себя, ведь мальчик может услышать и повторить…

      – Ты как? Эй! – хочу поднять ладошками личико мальчика, заглянуть ему в заплаканные глазки, еще раз успокоить. Не дается. Наклонил вниз голову.

      Сажусь в кресло его отца.

      – Ой, ничего себе, как в перину провалилась, – восклицаю от неожиданного эффекта. Слишком мягко, невероятно удобно.

      Почему-то вспомнилась сказка про Машу и трех медведей, где девочке понравилась кроватка маленького Мишутки. Только тут кресло самого Медведя. Не складывается образ с предметами.

      И пока моя попа ловит кайф, устраиваясь с комфортом на сидушке, мальчик заинтересовано поглядывает на меня исподлобья. Всхлипы становятся реже.

      Выпрямляю спину. Так мы с малышом на одном уровне. Окольцовываю его бедра руками. Заглядываю в глаза, пытаюсь установить зрительный контакт.

      – Давай знакомиться? Меня Настей зовут, а тебя? – улыбаюсь ему.

      Молчит. Бровки хмурит, сопит, пальчики указательные друг с другом стыкует. Тихо всхлипывает.

      – Можно?

      Касаюсь подушечками пальцев мокрых щечек ребенка, стираю слезинки с нежной детской кожи.

      – Вот так будет лучше. А плакать мы больше не будем, да?

      Как будто вспоминает о плаче и всхлипывает.

      – Какой ты красивый мальчик. А ты знаешь, что когда человек улыбается, он становится еще красивее? – растягиваю губы еще шире. – Ты умеешь улыбаться?

      Мальчик крепко сжимает губы. Опять сопит.

      – В другой раз улыбнешься мне, ладно?

      Чуть заметно кивает и вздыхает плечиками. Глажу его по голове. Волосы – нежный шелк.

      В приемной раздаются громкие шаги и дверь распахивается. Вваливается Михаил Иванович с бутылкой воды в лапищах и упаковкой пластиковых стаканчиков.

      Недовольно морщится. Ах да, я же сижу в его царском кресле. Зато я успокоила его сына!

      Бутылка приземляется рядом с нами.

      Мальчик напрягается, как будто готовится снова  закричать. Он явно боится своего гризли. Почему?

      Глажу его мягкие пальчики своими.

      – А вот и водичка. Сейчас будем пить.

      Встаю с кресла. Подпираю ребенка своим телом, чтобы он ненароком не упал со стола.

      Беру бутылку, чтобы открутить крышку, верчу в руках, читаю этикетку.

      – Минеральная сильногазированная? – вскидываю брови на директора. – Ребенку?

      – А что? –