Дождь. Евгения Константинова

когда Чеширский кот скомандовал, что надо лежать на кушетке, Невозмутимая констатировала полное раскрытие, и чтоб с кушетки ни ногой! Невозмутимая опять что-то стала писать. Что можно столько времени писать? Наверное, вторую часть «Мертвых душ», не иначе. А рядом со мной Жалостливая. Лежу и вижу, что устройство напротив еще выше, чем мой Эверест. Это был непосредственно стол для родов. Смотрю на него и не соображу никак, как на него забираться. Понимаю, что это и есть самый настоящий Эверест, он же ведь самая высокая гора? А моя кушетка всего лишь – Килиманджаро. Вроде тоже не мелкая гора?

      Жалостливая пытается со мной говорить, а я в своих мыслях про горы, тычу пальцем на родильный стол и говорю: «Эверест». У нее в глазах недоумение, тычу пальцем в свою кушетку и говорю: «Килиманджаро». У нее в глазах появился страх, она озирается на дверь. Решаю, что не надо больше развивать эту тему, а то сдадут меня другим людям в белых халатах.

      Опять Чеширский кот появился. Наверное, ты уже родила? – спросила Галка у Альки.

      Алька утвердительно качает головой.

      – Ну так вот, он раздает указания теткам по поводу других рожениц, потом говорит, что сначала займутся мной. О счастье! Берет карту, начинает заполнять, у меня частые неконтролируемые схватки, сбивается дыхание, а он опять спрашивает про краснуху в детстве. Я только одного не поняла, чью карту Невозмутимая заполняла, когда я ей про краснуху рассказала? Или она ее в знак протеста съела???

      Меня переводят на стол, Жалостливая поддерживает под локоть, а Невозмутимая буркнула: «Смотри, чтоб ребенок не вывалился!» Она к тому же и доброй оказалась.

      Подхожу к Эвересту, а там стоит лесенка, я, лежа, не кушетке ее и не заметила. Стало понятно, как роженицы штурмуют эту гору. Я на столе. Откуда-то народ набежал, Жалостливая подбадривает, Чеширский кот не церемонится, жестко отдает команды, а Невозмутимая продолжает писать: то ли к третьей части «Мертвых душ» приступила, то ли роды протоколирует.

      Кто-то берет мою руку и кладет на поручень сбоку. Нахожу глазами такой же с другой стороны: гладкий сверкающий металл, отполированный тысячами женских рук.

      Схватка за схваткой! Тужит дикоооооо! Просят тужится. Чувствую, что распадаюсь на тысячу молекул, и каждая вопит от боли! Желание провалиться куда-нить в пропасть, и чтобы ничего не было! Откуда-то далеко голоса: «Воздух в легкие! Дыши! Тужься! Галя! ГАЛЯЯЯЯЯ!» Где эта, Галя? Дайте ей чем-нибудь тяжелым по башке! Пусть начнет уже слушаться, а то голова от этих криков сейчас лопнет! Ах, это я Галя??? Собираешься, концентрируешься, даешь своему телу установку, что давай, соберись, «последний бой, он трудный самый!» Тело позорно ретируется с поля боя, и уже кто-то другой, но уже не оно, пытается выполнять команды.

      Тужусь и чувствую, что что-то хлынуло! Вспомнила страшилку от своей врачихи в женской консультации. Ой, интересная такая бабулька лет под семьдесят как минимум, с охапкой седых кудряшек, такой божий одуванчик! Она еще дергается, старческое такое, кудряшки ее тоже все трепещут, того и гляди – дунешь