Стихи. Владимир Набоков

гробу,

         и над тобою звезды плыли,

      и стыли на руках, на мертвом легком лбу

         концы сырые длинных лилий.

      Я знаю: нет тебя. Зачем же мне молва

         необычайная перечит?

      «Да полно, – говорит, – она жива, жива,

         все так же пляшет и лепечет».

      Не верю… Мало ли что люди говорят.

         Мой Бог и я – мы лучше знаем…

      Глаза твои, глаза в раю теперь горят:

         разлучены мы только раем.

      10 января 1923 г.

      «Как затаю, что искони кочую…»

      Как затаю, что искони кочую,

         что, с виду радостен и прост,

      в душе своей невыносимо чую

         громады, гул, кишенье звезд?

      Я, жадный и дивящийся ребенок,

         я, скрученный из гулких жил,

      жемчужных дуг и алых перепонок, —

         я ведаю, что вечно жил.

      И за бессонные эоны странствий,

         на всех звездах, где боль и Бог,

      в горящем, оглушительном пространстве

         я многое постигнуть мог.

      И трудно мне свой чудно-бесполезный

         огонь сдержать, крыло согнуть,

      чтоб невзначай дыханьем звездной бездны

         земного счастья не спугнуть.

      13 января 1923 г.

      Жемчуг

      Посланный мудрейшим властелином

      страстных мук изведать глубину,

      тот блажен, кто руки сложит клином

      и скользнет, как бронзовый, ко дну.

      Там, исполнен сумрачного гуда,

      средь морских свивающихся звезд,

      зачерпнет он раковину: чудо

      будет в ней, лоснящийся нарост.

      И тогда он вынырнет, раздвинув

      яркими кругами водный лоск,

      и спокойно улыбнется, вынув

      из ноздрей побагровевший воск.

      Я сошел в свою глухую муку,

      я на дне. Но снизу, сквозь струи,

      все же внемлю шелковому звуку

      уносящейся твоей ладьи.

      14 января 1923 г.

      Сон

      Знаешь, знаешь, обморочно-пьяно

      снилось мне, что в пропасти окна

      высилась, как череп великана,

      костяная, круглая луна.

      Снилось мне, что на кровати, криво

      выгнувшись под вздутой простыней,

      всю подушку заливая гривой,

      конь лежал атласно-вороной.

      А вверху – часы стенные, с бледным,

      бледным человеческим лицом,

      поводили маятником медным,

      полосуя сердце мне концом.

      Сонник мой не знает сна такого,

      промолчал, притих перед бедой

      сонник мой с закладкой васильковой

      на странице, читанной с тобой…

      15 января 1923 г.

      «В каком раю впервые прожурчали…»

      В каком раю впервые прожурчали

      истоки сновиденья моего?

      Где жили мы, где встретились вначале,

      мое кочующее волшебство?

      Неслись века. При Августе, из Рима

      я выслал в Байи голого гонца

      с мольбой к тебе, но ты неуловима

      и