В окопах Сталинграда. Виктор Некрасов

мне эта тишина…

      Подходит адъютант старший – весь красный от веснушек лейтенант Саврасов. У него озабоченный вид. Подсаживается, закуривает.

      – Двух человек уже не хватает.

      Ширяев кладет пистолет на портянку и поворачивается к Саврасову:

      – Как не хватает?

      – А черт его знает как… Сидоренко из первой роты и Кваст из второй. Вечером еще были…

      – Куда же они делись?

      Саврасов пожимает плечами:

      – Может, ноги потерли? А?

      – Не думаю.

      – Давай сюда командиров рот.

      Ширяев быстро собирает пистолет и наматывает портянки. Приходят командиры рот.

      Оказывается, что Сидоренко и Кваст односельчане. Откуда-то из-под Двуречной. К одному из них даже жена приезжала, когда мы в обороне стояли. Всегда держались вместе, хотя были в разных ротах. Раньше за ними ничего не замечалось.

      Ширяев слушает молча, плотно сжав губы. Смотрит куда-то в сторону. Не вставая и не глядя на командиров рот, говорит медленно, почти без выражения.

      – Если потеряется еще хоть один человек – расстреляю из этого вот пистолета. – Он хлопает себя по кобуре. – Понятно?

      Командиры рот ничего не отвечают, стоят и смотрят в землю. У одного дергается веко.

      – Этих двух уже не найти. Дома, защитнички… Отвоевались… – Он ругается и встает. – Подымайте людей…

      Глаза у него узкие и колючие. Я никогда не видал его таким. Он оправляет гимнастерку, убирает складки с живота – все это резкими, короткими движениями, ставит пистолет на предохранитель и прячет в кобуру.

      Бойцы вытягиваются на дорогу. На ходу заматывают обмотки. Котелки в руках – с молоком на дорогу. У ворот стоят женщины – молчаливые, с вытянутыми вдоль тела тяжелыми, грубыми руками. У каждого дома стоят, смотрят, как мы проходим мимо. И дети смотрят. Никто не бежит за нами. Все стоят и смотрят.

      Только одна бабушка в самом конце села подбегает меленьким старушечьим шажком. Лицо в морщинах, точно в паутине. В руках горшочек с ряженкой. Кто-то из бойцов подставляет котелок. «Спасибо, бабуся». Бабуся быстро-быстро крестит его и так же быстро ковыляет назад не оборачиваясь.

      Мы идем дальше.

5

      С Игорем сталкиваемся совершенно неожиданно. Он и Лазаренко – связной штаба, оба верхами, вырастают перед нами точно из-под земли. Кони взмыленные, храпят. Игорь без пилотки, черный от пыли, на щеке царапина.

      – Воды!

      Впивается в фляжку. Запрокинув голову, долго пьет, двигая кадыком. Вода льется за воротник, оставляя белые дорожки на шее и подбородке. Мы ничего не спрашиваем.

      – Перевяжи кобылу, Лазаренко…

      Лазаренко отводит лошадей. Большая рыжая кобыла – по-моему, комиссарова – хромает. Пуля пробила левую заднюю ногу. Кровь запеклась, липнут мухи.

      Игорь вытирает ладонью губы и садится на обочину.

      – Дела дерьмовые, – коротко говорит он, – полк накрылся…

      Мы молчим.

      – Майор убит… комиссар тоже…

      Игорь кусает нижнюю губу. Губы у него совершенно