Слепой секундант. Дарья Плещеева

тяжелый узел и определил его вес пуда в полтора.

      – Это ж он, не иначе, из сундуков повыгреб! – догадался Тимошка, у которого хватило ума не смущать обывателей словом «пистолеты». – Думал, мы поздно вернемся! Ах, ирод!

      – Подвиньтесь, баринок мой любезный, – попросил Еремей, желая пристроить узел в возке. – Ну, Бог уберег. А этого проныру я сейчас пинком в гузно выше колокольни запущу!

      – Погоди, – это было первое слово, сказанное Андреем за всю дорогу.

      – Может, свести его в управу благочиния? – предложил Тимошка.

      – Нет.

      – А что же?! – Еремей не всегда понимал до конца своего барина, тут же не понимал совершенно.

      – Возьмем с собой.

      В конце концов Тимошка привез Андрея и украденное добро на постоялый двор в возке, а Еремей привел Фофаню за шиворот, сопровождаемый зеваками и их разнообразными советами. Там Андрей распорядился запереть вора в чулане и опять замолчал.

      Еремей был мужик сообразительный. Он знал, о чем думает питомец. Первое – как проститься с невестой, если есть смысл прощаться. Не станешь же ощупывать покойницу? Второе – отчего могли застрелить Катеньку. Ведь кто-то бродил у дома, выжидал; статочно, угар – его рук дело, чтобы отворились окна и можно было с дерева попасть в человека в глубине комнаты. Значит, Катенька сильно кому-то помешала, ведь застрелить человека посреди столицы, в трех шагах от Невского, – это ж какую отчаянную наглость нужно иметь? Далее думали одновременно Еремей и его питомец: ведь Катенька не сидит сиднем дома, выезжает, бывает в гостях, в лавках, ездит на свою мануфактуру на Охту, отчего ж столь сложный и опасный способ?

      Но приставать с нежностями Еремей не стал – слишком хорошо он помнил маленького, беленького, болезненного мальчика, которого сам же школил без лишних сантиментов.

      – Вот что, дяденька, – вдруг сказал Андрей. – Приведи-ка ты ко мне Акиньшина.

      Еремей вздохнул с облегчением – Акиньшина он уважал. Опять же, старший товарищ все то время, что Андрей обретался в мушкетерском полку, провел в столице и мог знать что-то важное. До Измайловского полка Еремей долетел с ветерком – на извозчике.

      Не доезжая дома, где квартировал Акиньшин, дядька увидел толпу. Очень ему не понравилась эта толпа, он велел извозчику ждать, соскочил и побежал разбираться.

      – Что там, пожар? – спросил он у знакомого солдата.

      – Какое там пожар, человека закололи, – отвечал тот.

      – Кого?

      – Бригадира Акиньшина, царствие ему небесное.

      Тут Еремей и речи лишился.

      – Прямо в сердце нож вошел-то, – продолжал солдат. – Там теперь господин секунд-майор Ладыженский всех расспрашивает – кто что знал да видел.

      Еремей опомнился. Прозвучали в ушах Тимошкины слова: кто-то за домом следит, ходит, в окошки исподтишка заглядывает, а второй за углом прячется и с этим переглядывается…

      Мысль о том, что убийцы